Чечня. Год третий - [21]

Поездка в горы

Итак, Умар Хамбиев пригласил нас к себе в гости в Беной. В Грозном все – Тамир, другие люди, близкие к кадыровскому правительству, офицер из Ханкалы – уверяли, что в связи с отменой КТО, несмотря на несколько противоречащих друг другу официальных заявлений, не требуется никакого специального разрешения, чтобы поехать на юг республики. Чтобы отправиться в ту сторону, мы сначала поехали по главной автодороге, разрезающей Чечню надвое, и миновали Гудермес, затем у каменистой речки, по которой проходит дагестанская граница, повернули направо и начали долгий подъем. Томас, хорошо знавший эту местность, спорил с шофером об ориентирах; русский фотограф Миша пытался делать снимки на ходу. Мы ехали на «Ниве», взятой напрокат в Грозном; как бы там ни было, дорога была скорее хорошая, полностью отремонтированная за счет средств местного депутата, который расставил изображающие его постеры через каждые два километра. Нам попался лишь один блокпост, как раз перед Ножай-Юртом, на котором нас встретили военные из МВД, приехавшие из какой-то российской республики, знамя которой я не смог с уверенностью распознать (возможно, это был Башкортостан); они пропустили нас, бросив мгновенный и ленивый взгляд на документы шофера. Дорога поднимается довольно круто и сначала идет вдоль реки, отделяющей Чечню от Дагестана; по склонам гор раскинулись деревни, разделенные обширными лесами, очень зелеными и густыми. Мрачные серые облака нависли над пригорками, в воздухе веяло свежестью. Набрав высоту, дорога ведет вдоль узкого гребня хребта; справа внизу открывается вид на глубокую долину, перегороженную вдали горами, образующими большую стену со стороны Ведено. Прямо перед Беноем мы проезжаем мимо российской базы, занимающей всю вершину холма: деревянные хижины, покрытые голубым пластиком, несколько кирпичных и цементных сооружений, окруженных изгородью, сделанной из камыша и колючей проволоки, к которой прицеплены консервные банки: безобразное сочетание, словно по случайности выброшенное сюда после первой войны и забытое всеми. На самом деле в Чечне до сих пор полно таких мелких баз, например, рядом с блокпостами, что контролируют все дороги, выходящие из Грозного, а иногда они просто занимают высоту, обозначают свое присутствие. В действительности они совершенно ничему не помогают. Как прокомментировал мне месяц спустя с нескрываемым презрением журналист Вадим Речкалов, чьи мнения зачастую точно передают мнение его военных товарищей: «Это идиотская политика. [Эти базы] служат лишь для того, чтобы показать Джонатану, или Ване, или Мусе, что мы здесь. Но если боевики войдут ночью в деревню, то эти и не пошевелятся. Да они и не смогли бы, они были бы перебиты». После завтрака у Хамбиева мы решили поехать в Ведено, чтобы посмотреть зиярат матери Кунта-Хаджи; и, вместо того чтобы спуститься окружным путем к Гудермесу, что займет много часов, мы решаем срезать путь через Дарго – откуда в Ведено проложена проселочная дорога, находящаяся в плохом состоянии, но в это время года вполне проходимая. Хамбиев с сыном сопровождают нас некоторое время, показывая дорогу; когда они останавливаются, чтобы расстаться с нами, мы уже ясно видим Дарго на холме перед нами, а чуть дальше вправо и выше – Центорой, село Рамзана, почти в двух шагах. Дарго – одно из священных мест для чеченского сопротивления, селение, вошедшее в мифологию; именно здесь имам Шамиль в 1842 году уничтожил российский экспедиционный корпус из 10 000 человек под командованием генерала Граббе, который сам чудом вырвался из засады. И эта традиция сопротивления до сих пор жива, если верить цифрам «Мемориала»: из 52 незаконных арестов, отмеченных до мая, более половины произошли в Дарго. Эта длинная и с виду спокойная деревня вытянулась на несколько километров; в отличие от Беноя здесь не видно плакатов с изображением Кадыровых, а если дома и отремонтированы, и покрыты штукатуркой, то за собственный счет их жителей. Это также единственная деревня Чечни, где я на этот раз видел старые остовы десятков российских бронетранспортеров и военных грузовиков, окруженных деревьями или лежащих среди пересекающей деревню реки; во всех остальных местах их убрали, а здесь – нет, и непонятно почему; если учесть репутацию этой забытой богом дыры, можно задаться вопросом: не хранят ли местные жители их специально, на память? Тем не менее все спокойно; по дороге в сторону Ведено через лес едет много гражданских автомобилей, джипы или старые грузовички, порой попадается и городской автомобиль. Но, выехав на поляну в Дышны-Ведено, на окраине Ведено, мы натыкаемся на мобильный блокпост чеченского ОМОНа, и омоновцы удивляются, почему иностранные журналисты едут без охраны. После обсуждения вопроса командир отделения решает отправить нас в компании одного из омоновцев на базу в Ведено. Там разгорается скандал: «Какого хрена вы тут шляетесь без охраны? Вы не знаете, что это опасно?!» Мы выслушиваем ругань сначала от чеченцев, а потом, еще более яростную, от российского коменданта района, усатого и массивного военного с автоматом Калашникова через плечо, и он, когда я объясняю ему, что в Грозном все (и даже сам Кадыров по телевидению) говорят, что КТО отменена во всей республике и что в охране больше нет необходимости, начинает орать: «Здесь командую я! И я решаю, какой здесь режим! В Ведено КТО еще продолжается». – «Ладно, – отвечаю я, – пусть продолжается, но как бы вы хотели, чтобы я об этом узнал? Вы даже не поставили блокпоста, через который мы проезжали бы. Выставьте блокпост, который нас остановит и скажет нам, что нам необходима охрана, нет проблем, мы поедем под охраной. Но если этого нет, то как, по-вашему, мы должны узнавать о ваших мерах?» В действительности никто не видел, как мы сюда приехали; на главной дороге, на той, что поднимается в горы после Шали и Сержень-Юрта, располагается большой блокпост, который не должен был бы допустить, чтобы мы продолжали путь без охраны. Когда же они наконец поняли, что мы приехали со стороны гор, из Дарго, среди них началась чуть ли не паника. «Ну вы с ума сошли! – воскликнул ошеломленный офицер-чеченец. – Разве вы не знаете, что там опасно? Мы всегда посылаем туда как минимум четыре-пять машин. Откровенно говоря, – добавляет он с улыбкой, – вы родились в рубашке». – «И все-таки там на дороге попадаются люди. И потом, – лукаво добавляю я, – это вы у них под прицелом. А для нас опаснее ехать с вами, разве нет?» – «Да, но все-таки наших гостей надо охранять». Пока они проверяли наши документы, шутки продолжались, все постепенно успокоились; русский комендант прогудел: «Ладно, в следующий раз предупредите нас и приходите пить чай», – а затем вышел в сопровождении солдата, еще более массивного и тяжеловооруженного, нежели он сам. Но мы еще не решили всех вопросов, так как чеченцы из МВД предупредили сотрудников ФСБ, которые хотели нас допросить. В сопровождении Мусы, начальника районного штаба МВД, профессионального милиционера, который проработал 18 лет в Якутии, а затем вернулся в Чечню и обосновался там, мы прошли всю базу; в этом громадном комплексе разнообразных сооружений, устроенном на развалинах старого форта Ведено, который когда-то служил крепостью для имама Шамиля, располагаются всевозможные военные структуры региона, а также близлежащие гражданские учреждения, находящиеся на территории базы из соображений безопасности. Здание управления ФСБ представляет собой отдельную крепость, оно расположено за бронированными дверями и многочисленными шлагбаумами и оснащено многочисленными камерами наружного наблюдения; из него вышел мужчина, чтобы забрать наши документы, а потом нам пришлось ждать на улице. Во время наших разговоров в здании отдела МВД у меня было время рассмотреть мемориальную доску в честь милиционеров, павших в боях: последний бой произошел в 2003 году, но здесь есть доска в честь офицера ФСБ, убитого в 2007-м; мне так и не удалось увидеть ничего более недавнего, но настроение военных было нервозным. Наконец выходит офицер: они звонят своим начальникам в Ханкалу, надо подождать еще. Муса предлагает нам прогуляться по селению. Последний раз, когда я сюда приезжал, в 1996 году, чтобы вести переговоры о распределении гуманитарной помощи с братьями Басаевыми, чей штаб располагался здесь, это была небольшая и грязная провинциальная деревня, наполовину разрушенная российскими бомбардировками; теперь тут есть большой двухэтажный торговый центр со стенами из стекла, совсем новая больница, огромная, отчасти еще только строящаяся, школа, а главная улица превратилась в бульвар, на котором много магазинов и кафе, и все они украшены российскими флагами и портретами Медведева, Рамзана и Ахмад-Хаджи; улица ведет к большому парку на краю отвесного берегового утеса, где в 1911 году – рассказывает нам Муса с гордостью, странной для пророссийского милиционера, знаменитый абрек Зелимхан, находясь на другом берегу реки, пустил пулю в лоб русскому генералу, вышедшему прогуляться под громадными 300-летними липами, которые до сих пор здесь высятся. В кафе, куда Муса заводит нас почти что насильно, перед большим плоским экраном, где показывают любительское видео со свадьбой в Шали, он описывает нам жизнь в селении. «Здесь молодежь гуляет ночью, расслабляется. Раньше молодых все время похищали, федералы их похищали, боевики тоже. Теперь все спокойно. После того как Рамзан стал президентом, он крепко держит власть. Его отец также много сделал для Ведено, много». Муса звонит в ФСБ, ему говорят, что с нами хочет встретиться начальник, однако у него сегодня выходной день и надо еще подождать. Тогда Муса предлагает сводить нас в зиярат, куда мы, собственно, и приехали. Только мы приехали туда в сопровождении охраны из пяти вооруженных до зубов чеченских омоновцев, как звонят из ФСБ, говорят, чтобы мы возвращались; но Муса вроде бы не торопится, он дает нам время посмотреть зиярат. Офицеры ФСБ на самом деле хотели всего лишь задать нам несколько совершенно идиотских вопросов и сфотографировать наши документы и разрешения. К 21 часу нам наконец разрешают выехать. Как только мы приехали в Сержень-Юрт, все дороги наполнились автомобилями; когда мы проезжаем Шали, у меня звонит телефон, это моя супруга (которая тоже была в Чечне в первую войну), звонок из Испании: «Ты где?» – «Мы проезжаем Шали, вот где». – «Что?! Вы гуляете в такой-то час, спятили». – «Слушай, если бы ты увидела, ты не поверила бы, повсюду светло, улицы полны людей, ужас как много народу!» От Аргуна до Грозного автострада ярко освещена фонарями, которые стоят через каждые 200–300 метров; мы проезжаем мимо Ханкалы, где 42-я мотострелковая дивизия, которая была развернута в прошлом году для войны в Грузии [49] , расквартирована в новеньких двухэтажных казармах из твердого материала, и въезжаем в город через широкую круглую площадь, на которой высится гигантский земной шар в окружении громадных красных букв: Грозный, центр мира. У этого эпизода есть постскриптум: на следующий день мы с чеченскими друзьями решили поехать на речку возле деревушки, гораздо выше Шатоя, еще одного городка в южных горах, – готовить шашлык. На сей раз мы ехали по главной дороге, и у нас, как положено, должны были проверить документы при въезде в Шатой. «Сейчас позвоним в ФСБ», – говорят чеченские милиционеры. «Шашлык звучит неубедительно», – говорю себе я. Молодой офицер ФСБ, которого зовут Сергеем, как и вчерашнего, приезжает довольно быстро и начинает дотошно разглядывать наши документы. «Куда едете?» Я решаю, что правда – опять наилучшее решение. «А вчера, – спрашивает он с улыб кой, – тоже ездили на шашлык?» – «Нет, – невозмутимо отвечаю я, – вчера на