Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне - [55]

Шрифт
Интервал

— Бляха, вы опера такие вопросы задаёте… Я его и не видел практически. Да «маска» ещё… — сплюнул себе под ноги Антонио, когда они отошли в сторону и присели на ряды бруса. — Там кусты были между нами. Я шмальнул, он заорал и ломанул за забор.

— А чего заорал-то? Голос узнаешь? — нетерпеливо уточник Костя.

— Да ну на хрен! Там вообще всё резко было… А, вспомнил! — хлопнул себя по колену омоновец, — он рукой к машине тянулся… Вроде как взять чего-то хотел. Вот я его по движению руки и увидел.

— Так ты в руку ему попал?

— Ну скорей всего… Потому что если куда б в другое место он бы хрен убежал, сука… А что нашли уже кого-то?!

— Ищем, — самой избитой фразой уголовного розыска отмежевался Костя и встал с бруса, — Спасибо. Пока.

Он повернулся и пошёл в курилку, где должен был уже собраться утренний сходняк.

— Катай! — в спину позвал его Антонио.

— Да! — повернулся к нему Костя.

— Найдёте если этих… В живых не оставляйте. Если сами не сможете, нас позовите.

— Я понял…

Костя сам ещё не решил как поступать. В первую очередь со своими догадками. Если примерять Тимура, получается через час или даже раньше он уже тусил перед комендатурой. Схема, конечно, красивая, алиби железное. Может от недостатка, точнее полного отсутствия иной информации начинаешь всех подозревать?

Опять же зачем «чеху» светить простреленную руку? А я ведь схавал за чистую монету про разборки. Не факт, не факт… Слишком нагло. Надо как-нибудь его вытащить посмотреть руку. А если пулевое свежее? Тогда к «Визирям» общаться… Бляха-муха, вот только с «большой»[34] некрасиво получилось…

Временно для себя определившись, Костя решил никого не посвящать в свои гонки. Уж больно горячие они были, надо дать срок поостыть и устаканиться. Поинтересовавшись в курилке у дымивших там Поливанова и Гапасько (они дежурили в опергруппе) где остальной народ, Костя узнал, что все, за исключением всё ещё жравшего в столовой Беса, ушли на переговорник.

Прислушавшись к себе, выбирая между тоской по дому и желанием «качнуться» на турниках, Костя выбрал второе. Домой он звонил позавчера, а предстоящие в будущем мероприятия могли не оставить возможностей для занятий спортом.

Чуть позже к нему присоединился вернувшийся с переговорника, Долгов. Наподтягивавшись, отвертевшись — наотжимавшись они вернулись в кубрик. У самого входа, на пандусе царило непонятное оживление. Подойдя, опера увидели в общей тусовочной массе камуфляжных фигур двоих, утянутых в бронежилеты с автоматами за спиной, бойцов в «горке»[35].

Офицеры «Визиря» — Лёха и Андрей.

— Здорово! Здорово! — по-мужски обнявшись, «Визири» искренне улыбнулись подошедшему Катаеву.

— Вы какими судьбами? — обратился Костя к Лёхе.

— Да, вот, пацанам говорил уже. В городе работали, сопровождали до Северного… У нас вчера один «трёхсотый» нелепый получился… — Лёха улыбаясь, поигрывал чётками, — ну и решили на обратном пути к вам в гости заскочить… Идём, а Рябина у входа с дедом каким-то трёт… Кстати, рожа у него знакомая. Рябина, чего-то обрадовался, заскакал перед нами, сюда поволок…

— Так он там ещё? — вставил вопрос в его бойкую речь Катаев.

— Ну да с дедом базарит…

— Это, наверное, Сулейман…

— A-а, я же говорю, рожа знакомая. Давно не виделись.

— Тогда вы точно вовремя! Пойдём по «Чайковскому».

Опера дружно поволокли «Визирей» в прохладу своей хижины.

Чайник кипятился уже в третий раз, когда в кухню залетел возбуждённый Рябинин:

— Ваньки! Вали в дежурку! На выезд зовут! — с порога объявил он Гапасько и Поливанову, — Уф-ф, чего-то духота давит сегодня… Гроза, наверное, будет, — сел за стол и весело глянул на «Визирей»:

— Есть желание поработать?

— Кого — то надо «зачехлить»? — шутка Андрея не очень напоминала шутку.

— Сейчас объясню… Костян, подай кружку, — обратился он к Катаеву.

Долгов подвинул Рябинину чайный ассортимент — пакетики в цинке из-под патронов, Кочур передал сахарницу, обрезанную пятилитровую пластиковую бутылку.

— Куда Ваньку с Ванькой дёрнули? — спросил Бес Рябинина, пока тот не приступив к изложению основного, замешивал кипяток, чайный пакетик и сахар.

— Четырнадцатый блок обстреляли. «Двухсотый» вроде есть… — шумно хлебнув горячий напиток, ответил Рябинин.

— Не томи! Чего с Сулейманом? — не выдержал первым Костя.

Рябинин, отставив кружку, наклонился к столу:

— В общем, у него всё на мази. Солдатики заказаны, надо ждать. Вот только по времени точно сказать не можем. Либо, говорит, сегодня после обеда, либо завтра в течение дня.

— Так давай завтра к обеду к нему и поедем. — Костя посмотрел на сидящих рядом, потом снова на Рябинина.

— Стремается он около себя солдат держать. Мол, изменилось многое за год. С местными мусорами могут быть проблемы и опасается, если сам обратно повезёт, по дороге напасть могут, чтоб отбить для перепродажи. И такое может быть…

— Где передача? — коротко и профессионально спросил Лёха.

— Где-то в районе Шали…

— Шали… Шали… — Лёха посмотрел на Андрея, — тогда завтра с утра «шкурки»[36] выписывай. Часиков в шесть и выскочим.

— А если передача сегодня? — забыв про запрет на курение в помещениях, зубами вытащил сигарету из пачки, Рябинин.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.