Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне - [45]
Катаев, всё ещё внутренне напрягаясь, — не каждый день ходишь в гости к «чехам» маленькой компанией — выпрыгнул из-за руля. По деревянным мосткам, всем своим видом, излучая гостеприимство, хозяин повёл оперов к веранде.
— Сэйчас чай-май будэм пит, нэмного пагади… Отдахнитэ… — приговаривал он.
Бескудников с Долговым, видимо тоже были не в восторге от приглашения, чувствуя себя не в своей тарелке. Рябинин же, напротив, абсолютно без оружия, лыбился во все свои 32 зуба и кивал чеченцу.
— Вот Сулейман, это Константин, — представил он Катаева хозяину дома.
— Костя, да? Нэ бойся, — пожал руку Сулэйман, — зыдэс вы в безопасности… А то сматрю трэвожисься.
— Это я от сакуры впечатлений набрался, — ответил Костя, мысленно ругая себя за проявление эмоций.
— Да… Сад хароший у нас… Ну, прашу за стол.
На веранде стол уже пестрил вазочками с вареньем, подносами с пряниками, печеньем, нарезкой фруктового кекса. Литровый фарфоровый чайник выстроил вокруг себя пять сервизных чашек. Как всё это оказалось на столе — никто не заметил.
— Парни, располагайтесь, я пока с Сулейманом поговорю, — Рябинин пропустил вперёд себя оперов на веранду, а сам с хозяином отошёл под тень цветущих деревьев.
Бес первым освоился за накрытым столом. Схватив чайник, разлил горячую черноту по кружкам.
— Чего зажатые-то такие? — вернув посудину на подставку, спросил он.
— Сейчас повяжут всех, уши отрежут, веселее будем, — зажимая пулемёт между ног, хмуро буркнул Долгов.
— Я так сразу деда этого хлопну, — с набитым ртом, кивнул в сторону сада Бескудников.
— Тогда ты предметом торга точно не станешь. Тебя опустят сначала, а потом голову отрубят, — негромко, чтоб не услышали домочадцы Сулеймана, пошутил Костя.
Гы-гы-гы, — Бескудников не утрачивая бодрости духа, продолжал жрать печенье с вареньем. Мальчиш-плохиш, классика жанра. Катаев с Долговым маленькими глотками пили чай, осматривая интерьер двора и дома.
— Пулемёт ничего там не отдавил? — кивнул Бес на зажатое между ног оружие Долгова.
— Нет, — Саша всё ещё не был настроен на игривый тон.
Давно забытые очертания Гудермеса шевельнули статичные картины воспоминаний десятидневного окружения и ощутимо влияли на восприятие окружающей действительности.
— А чего ты один? Где Сулейман-то? — спросил Костя Рябинина, когда тот минут через пять поднялся на веранду.
— Он с другой стороны в дом зашёл, собираться ему надо, — ответил Сергей, присаживаясь и торопливо наливая чай в кружку, — я ему вкратце ситуёвину обсказал. Времени нету практически.
— Ему интересно? — Саня Долгов, с приходом Сергея малость расслабившись, хрустнул пряником.
— Думаешь по нему понять можно, — хмыкнул Рябинин в ответ, — сказал, что до вечера их родню найдёт. Вы, кстати, закругляйтесь, уже ехать обратно надо…
Сглотав чай, оперативники спустились к УАЗу. Рябинин и Бескудников задымили. Ещё минуты через три из дома, уже со стороны веранды, облачённый в серый костюм и голубую тенниску, вышел Сулейман.
— Чай панравился, варэнье? — улыбаясь, как педофил-воспитатель, поинтересовался он.
Все дружно, как по команде, закивали головами.
— Ну, вроде всё, Сулейман. Мы поедем… — Рябинин протянул ладонь для рукопожатия, — тебя когда ждать?
— Думаю, завтра да абэда ынформация будэт, — он пожал Серёгину руку и добавил, вроде как для себя, — жаль врэмэни мало…
— Чего нет, того нет, — Сергей нырнул за руль и все остальные, раскланявшись, тоже полезли в салон.
Снова, появившаяся непостижимым образом, женщина отворила ворота и, сдав задним ходом, Сергей вывел машину на улицу.
Обратный путь до Грозного Катаев и Рябинин вяло прообсуждали перспективы затеваемого обмена. Человек, двигающийся по таким темам, не может внушать полного доверия, о чём Костя прямо и сказал Сергею.
— Понимаешь, Костян, — глядя в дорогу, ожидая препятствий, ям и ухабов, ответил Рябинин, — как раз в таком бизнесе и надо целиком доверять друг другу… Думаешь ему не страшно? Ещё как. Те к кому он с предложениями ездит тоже подставы не исключают. Да я, думаю, и мы, если он обманет, по головке не погладим…
— Значит бизнес стоит таких нервяков… Сколько интересно зарабатывает?
— Хм… В прошлый раз через него четверых махнули… Но за деньги он ни разу не заикнулся… Я, говорит, хочу мира, чтобы и ваши и наши возвращались домой…
— Пацифист, блин… — Костя не верил в этот дешёвый альтруизм, особенно, вспоминая его дома и автомобили, — а в те разы как меняли? По официалке?
— В те разы проще было… Война была, а не как сейчас, хер пойми чего… В яму посадим, попытаем, если «душара» голимый на «боевые» спишем, если что попроще, типа этих двоих, меняем… И болт забивали на прокуратуру и прочую шнягу…
— Нормально… Так ведь можно заехать в любое село да наловить там… Оптом…
— По беспределу работать нельзя. Даже здесь, — по интонации чувствовалось, что Сергей говорит искренне, — хотя беспредел каждый по-своему понимает…
Сзади, сквозь шум работающего двигателя и побрякивание подвески, донёсся голос Долгова:
— Серый, может ближе к Грозному тормознём, мяса похаваем…
— И хорошо бы! Пива! — докрикнул Бескудников. Катаев с Рябининым рассмеялись. Сергей, на секунду повернувшись, ответил:
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.