Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне - [196]

Шрифт
Интервал

После столь нерадостных известий Рябинин принял решение «нарываться на скандал». Это был отчаянный и единственный вариант противодействия. Если такой достаточно длительный промежуток времени Катаева все еще «морят» в кабинете, то, скорее всего, нужный инициаторам разработки, результат, все еще не достигнут.

— В общем, парни, — Рябинин подытожил, — используем метод чеченских баб. Сейчас Саня сгоняешь до ОМОНа, введешь в курс Луковца и Малдера. Они мужики правильные и проверенные, пусть сюда подтягиваются. Мы же, как только они приходят, всем кагалом валим в комендатуру, на прорыв… Борзеем, хамим, нарываемся. Омоновцы, пока все внимание на нас, выволокут из кубаря малолетку в бауле и в баню загонят. Когда все рамсы поутихнут, попробуем что-нибудь наврать, мол, обгадился малой, подмыться попросился… Короче, Бес на него наорал…

— Чуть что сразу, Бес… — буркнул Бескудников, обернувшись на выход в жилое здание. Разговор происходил в коридоре, во избежание ушей подростка, ну, и на всякий случай, «лавриковских насекомых».

Дальнейшее действо развивалось стремительно. Как всегда, по обыкновению экстренно прибывшие, омоновские старшаки, существо проблемы ухватили сразу и лишних вопросов не задавали. Пацаненка, окончательно потерявшегося от завихрений этого дня, аккуратно и бережно упаковали в брезентовую сумку. Бескудников не упустил случая схохмить: «каждый год, 31 декабря мы с друзьями из ОМОНа ходим в баню…».

Разыгранная сцена получилась с первого дубля. Столпотворение, гвалт и личная борзость Бескудникова сделали свое главное дело. Выскочившее из своих кабинетов руководство Центра, Мобильного отряда и комендатуры с, присоединившейся к ним группой поддержки из ФСБ, не обратили внимания на перемещение клетчатого баула силами двух бойцов череповецкого ОМОНа. Однако последующая покладистость, явно основного, персонажа ФСБ смутила всех. Рябинина, в первую очередь. Локомотив его гнева, разогнавшийся, но еще не набравший своей мощи, вдруг уперся в возможность выбора пути. Отдавший Катаева подполковник из ФСБ не очень походил на своих лощеных московских коллег. Поэтому дверь кабинета, где они остались один на один, негромко закрылась.

— Ну а теперь как Рябина с фэйсами договорится, — резюмировал Долгов, утерев влажный лоб, — вариантов, правда, немного…

— От тебя-то чего хотели, Костян, — прервал повисшую паузу Бескудников. Он стоял спиной к коллективу, роясь в нижних полках, — душу продать?

Сделав смачный глоток минералки из «баклашки», он медленно повернулся к Катаеву. Синхронно с ним, в ту же сторону, повернулись головы остальных.

— Да так, — Костя, чувствуя вину, посекундно тянул время, — то сибоси, келешь-мелешь…

Его лайт-ответ никто не принял. Парни все также молча, но уже явно требовательней ждали объяснения.

— К сожительству склонял, — пытаясь сохранить легкую полуулыбку, продолжил он, — мол, расклад даешь и лучшим другом становишься…

Костя обвел всех взглядом:

— Я и дал… Вот только он у нас с ним разным оказался. Эти идиоты, Жоганюк и Слюняев, всем «смежникам» такой ахинеи наплели… И бабки мы с Сулейманом делили, и невиновных прессовали, и…

— Я не понял, Кость, — Бескудников, перебив, посмотрел сверху вниз на Катаева, — ты темы наши слил что-ли?..

— Ты что, Бес, — Костя, еще не отошедший от недавних эмоций, поднялся, — охренел в атаке?

Опера притихли. Все они, за исключением Долгова, в командировке были первый раз. Поэтому вставшим друг напротив друга «второходам», никто не препятствовал. Бескудников, несмотря на свою гиперборзость, не был уверен в своей правоте. Про «слив» он ляпнул скорее по привычке, пытаясь доминировать, на правах «вытащившего из плена», ну и, старшего по званию.

Катаев же, напротив, «включил быка», будучи убежденным в правильности своих поступков.

— Стволы еще друг на друга наставьте, — голос Луковца разрядил душное пространство, — или за ножи возьмитесь…

Он стоял, прислонившись к косяку. То напряжение, овеявшее его фигуру еще полчаса назад, исчезло. Он конечно не лыбился в 32 зуба, но уже излучал, присущую ему уверенность.

— Фэйсы от ворот снялись… — омоновец зашел в кухню, — изменилось, по ходу, что-то…

Весь оперсостав неорганизованной гурьбой вывалил на входной пандус. От КПП к комендатуре меланхолично прочесал «мобильный» капитан, выражением своего лица напоминающий кота после кастрации. Непосредственно у ворот один из молодых «фобосов», демонстративно, явно рисуясь, отстегнул магазин от своего автомата. Мол, необходимость отпала. Замкоменданата Тузов, вышедший из штабного корпуса, не глядя ни на оперативников, скучившихся у своей входной группы, ни на прошмыгнувшего куратора, пошагал в сторону жилого корпуса комендантского разведвзвода.

— Вся руководящая гопота в кабинете собралась, — за спинами оперов произнес Луковец, — Рябина все еще с «фэйсом» трет… Мы с Малдером у переговорника были, слышали как у кого-то на «броне» по рации отобой прошел… Ну мы и на территорию сразу…

— А этот, ну, дебилоид-то где? — Бес повернулся к Сереге.

— Где и положено… В бане…. Подмывается…

Прошло еще какое-то время. Время, очевидно, бывает разное. Конкретное и какое-то. В первом случае ты точно знаешь единицы измерений или событий, во втором этой ясности нет. Не было ясности и в этот раз. Внезапный отбой, но не разрядившаяся обстановка, диссонируя, подкручивали общий нервяк, не давая ему путей отхода.


Рекомендуем почитать
Плещут холодные волны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Подвиг в майскую ночь

Писатель Рувим Исаевич Фраерман родился в 1891 году в городе Могилеве, на берегу Днепра. Там он провел детство и окончил реальное училище. Еще в школе полюбил литературу, писал стихи, печатал их. В годы гражданской войны в рядах красных партизан Фраерман сражается с японскими интервентами на Дальнем Востоке. Годы жизни на Дальнем Востоке дали писателю богатый материал для его произведений. В 1924 году в Москве была напечатана первая повесть Фраермана — «Васька-гиляк». В ней рассказывается о грозных днях гражданской войны на берегах Амура, о становлении Советской власти на Дальнем Востоке.


Воспоминания моего дедушки. 1941-1945

История детства моего дедушки Алексея Исаева, записанная и отредактированная мной за несколько лет до его ухода с доброй памятью о нем. "Когда мне было десять лет, началась война. Немцы жили в доме моей семье. Мой родной белорусский город был под фашистской оккупацией. В конце войны, по дороге в концлагерь, нас спасли партизаны…". Война глазами ребенка от первого лица.


Солдаты Родины: Юристы - участники войны [сборник очерков]

Книга составлена из очерков о людях, юность которых пришлась на годы Великой Отечественной войны. Может быть не каждый из них совершил подвиг, однако их участие в войне — слагаемое героизма всего советского народа. После победы судьбы героев очерков сложились по-разному. Одни продолжают носить военную форму, другие сняли ее. Но и сегодня каждый из них в своей отрасли юриспруденции стоит на страже советского закона и правопорядка. В книге рассказывается и о сложных судебных делах, и о раскрытии преступлений, и о работе юрисконсульта, и о деятельности юристов по пропаганде законов. Для широкого круга читателей.


Горячие сердца

В настоящий сборник вошли избранные рассказы и повести русского советского писателя и сценариста Николая Николаевича Шпанова (1896—1961). Сочинения писателя позиционировались как «советская военная фантастика» и были призваны популяризировать советскую военно-авиационную доктрину.


Мой командир

В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.