Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1 - [8]

«Что я оставлю на земле? Старуху с разбитым корытом? Воевал, строил, растил… ради чего? Чтобы жить рядом с бестиями? Ну, будет, касатики! Пошалили — и баста! Где же умный государь? Остановитесь, любезные! Кто повернул на гражданскую войну агрессивную свору в Чечне, Осетии, Ингушетии, Дагестане? Кому сие выгодно? И это — в сердце России… Сербов не защищали… Учинили резню с пулями, снарядами, ракетами в Карабахе, Сумгаите, Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье, Таджикистане, Тбилиси… Кто виноват? Кто ответит за неисчислимые зверства, злодеяния? Горбачев, Ельцин? Покатилась по земле национальная вражда, братоубийство, детоубийство… Свят, свят, свят… Издревле ясно: слово — серебро, молчание — золото. Но кто поднимется за Родину? Опростофиленные — рабочий, крестьянин, ученый, писатель, врач, учитель, композитор, актер, пенсионер, военнослужащий?.. А простят ли кому-нибудь современники пиночетовский разбой в октябре девяносто третьего года? — Иван Михайлович потянул вниз узел галстука, рванул ворот рубашки, но не почувствовал облегчения. Зажмурился.

Ему стало зябко и страшно.

— Как он, президент, мог скомандовать воякам соляр-ними танковыми выхлопами и дегтярными десантными ботинками подавить законно избранный парламент, потопить в крови соотечественников?.. Где-то в печати Москаленко читал о сожженных трупах Дома Советов. Их ночью вывозили самосвалами и закапывали в неизвестном месте, в подмосковном лесу… Убийцы заметали свои кровавые следы… До поры, до времени… А расстрел омоновцами мальчишек, женщин, стариков, депутатов на стадионе «Красная Пресня»? Неслыханные разбойники! Сложно узнать число погибших. Судачат, что офицеров-молодчиков подкупили и за каждый танковый выстрел по Дому Советов им заплатили по тысяче долларов. По слухам, палачам-офицерам уже кто-то отомстил — троим отчекрыжили головы, а один из них бесследно сгинул… Око за око? Зуб за зуб? На Голгофу позвала нас месть… Преисподняя мести… Вот она проклятая!..»

Прохладно. Москаленко варежкой оттирал нос. Стекольным катком белел мартовский снег. Озябшие, окоченевшие люди проносились мимо него.

— Куда мы падаем? Из родного теплого гнезда на мерзлую землю? В холод? — он фукал на посиневшие руки. — Свободу, богатство, рынок можно было бы сотворить и в СССР… Но без гнили, бактерий разложения и тления некомпетентной, крикливой «демократической», митинговой оравы…

Плиты тротуара убегали из-под ног Ивана Михайловича. Он ступал осторожно, как по растрескавшемуся льду.

«У нас отняли прошлое и будущее, — думал Москаленко. — Ужасно, глупо… Трехсотлетнее правление династии Романовых укрепило Русь, расширило ее владения. А мы в миг прихлопнули Союз нерушимый… Господи, боже мой! Я уже ничему не поражаюсь… Зятек Брежнева уголовник Чурбанов и тот мне кажется чистым младенцем на фоне «чумы» реформистов. Ой, как мы безумно дорого платим за «эпидемию» совести, «коррозию» души…»

Иван Михайлович неожиданно вздрогнул от визгливого голоса старого знакомого. Он облизывал губы белым языком.

— Простите, может, я чего-то не понимаю. Вы, извиняюсь, кто будете по призванию? Интеллигент видать… — догнал Москаленко толстяк Лозовский, еле переводя дух. Его близко придвинутый лоб бугрился, заливался потом…

— Я профессор, доктор исторических наук, пенсионер. И ничем не отличаюсь от Вас, рабочего человека… У этих властолюбцев тоже облачился в нищего. Как участнику войны малость льгот подкинули, а то бы было совсем худо. Похерены ведь все социальные народные завоевания: бесплатное жилье, образование, медицина… Нельзя забыть и что из пяти крупнейших технических изобретений, определивших цивилизацию XX века, три (пусть два с половиной) принадлежат русским: телевидение Зворыкина, вертолеты и большегрузные самолеты, самолеты-амфибии (Черемухин, Сикорский), а также радио Попова (хотя бы и пополам с Маркони), то есть половина принадлежит русским, причем остальному человечеству…

— И я, пойми, дружище, не о себе забочусь. А всего жальче малышню. Измотали безнравственными неурядицами молодняк. Что делать? Это не вопрос, а упрек. — И незнакомец тыкнул пальцем в плечо Москаленко. — Где новые ученые типа Менделеева, Сахарова, Келдыша, Курчатова, Королева, Туполева, Миля?

— Душу дьяволу продала клика. Крах у порога… африканцы, те хоть бананы рвут в тропиках и нам сбывают. А мы пустили под откос промышленность, село. — Иван Михайлович поморщился, хотя собирался язвительно усмехнуться. — Раскардаш несусветный… Небывалое растление… Мрет нация, как мухи… Отчего-то заменили русскую культуру на западный суррогат. Забыли верных друзей СССР — Китай, Индию, Вьетнам, Корею, Лаос, Ирак, Кубу, Болгарию, Венгрию, Чехословакию, Польшу, Югославию… Господи, без трепотни заявляю: не выжить нам без братьев. Руб за сто даю — сковырнутся в политическую могилу «демократы» типа бывшего прокурора Илюшина, зама мэра Москвы Станкевича…

— Солженицын и тот обомлел от безмозглых реформ. Нобелевец просит Россию вернуться к бывшему управлению-земству…

— А за кого же отдать в будущем голос, браток, подскажи? — не унимался толстячок. «Флер» скрытого нетерпения словно его окутывал…