Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1 - [121]

— Я видел убитых мальчиков и думал об их матерях, и еще о России — ведь это же наши ребята! Невосполнимые потери! — вспоминает Щербаков. — В какой-то момент мне показалось, что это сама Россия истекает кровью, и я истекаю кровью вместе с ней. Территория лаборатории напоминала поле страшного боя. И здесь действительно шел бой — бой за правду и память. Здесь погибшим возвращали имена и право быть похороненными своими матерями ни родной земле. Здесь седеющие на глазах матери и отцы вместе с оглушенными огромной родительской болью экспертами находили останки своих детей. Разве можно придумать работу страшнее? Многие товарищи-эксперты не выдержали этого испытания. Начальник «124-ой» стал последней и единственной, хоть и страшной, надеждой тысяч солдатских матерей, разыскивавших своих мальчишек. Возвращенные имена — вот для чего, он считает, стоит жить. «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен» — начертано на могиле неизвестного солдата у Кремлевской стены. Щербаков делает все, чтобы таких надписей не было на могилах ребят, погибших в чеченскую.

Цифры пропавших без вести тоже саднили душу. Нужно было вернуть из Чечни останки тех, кто безвестно остался лежать в ее земле. Найти всех до последнего! Полковник Щербаков стал членом рабочей группы при Комиссии по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. А война и не прекращалась. Жертвами боевиков подчас становились и те солдатские матери, которые сами пытались найти своих сыновей.

Командировки на войну стали самым тяжелым испытанием в жизни Щербакова. В отличие от генералов, полковник Щербаков не посылал солдат в бой, а возвращал честные имена героям России. Не может претендовать на уважение и величие страна, не хранящая память о тех, кто, выполняя свой долг и приказ, сражался и погиб. Война не и кончена, пока не похоронен последний из погибших на ней солдат. А их еще много, без вести пропавших на необъявленной войне.

С потом и кровью Щербаков добился оснащения 124-ой лаборатории самым современным оборудованием, а внедренные им и его коллегами уникальные методики (аналогов некоторым из них нет нигде в мире!) позволяют и через годы идентифицировать личность погибших Все газеты, радио, информационные программы рос сийских телеканалов рассказывали, как работали эксперты 124-ой после падения вертолета МИ-26 под Ханкалой Идентификация ста пяти «непригодных для визуального опознания» тел, прежде занявшая бы полгода, была выполнена лабораторией всего за несколько недель. Такими достижениями не принято хвалиться, лучше бы их не было. Но раз уж оно не миновало нас, это горе, надо сделать все, чтобы хоть как-то облегчить страдания близких. Полковник Владимир Щербаков, начальник 124-ой лаборатории, долг свой, профессиональный и человеческий, выполнил.

Но вместо благодарности за внедрение новых технологий, собственных и чужих научных разработок, он схлопотал строгий выговор и предупреждение о «неполном служебном соответствии». Об этом тоже немало писали в газетах и рассказывали в передачах НТВ…».

А сейчас Москаленко метался из угла в угол.

Иван Михайлович открыл шкаф в спальне. Вспомнил, что завтра пригласили в совет ветеранов. Конечно, костюм надо надеть почище, не забыть про галстук. Засунул руку за стопку белья, вынул инкрустированную янтарем шкатулку. Принес пиджак, повесил на спинку стула.

«Плестись ли на сходку? Вроде бы позвали на совет солдатских матерей. Чем им я могу помочь? — морщился профессор. — Пенсию свою отдал на их нужды…

Пятясь, он вышел в коридор, здесь едва не упал, как подрубленное дерево, медленно побрел в спальню, сел на кровать. Потом машинально, не глядя, непослушными пальцами отстегнул медали, ордена, положил в шкатулку на плюшевое одеяло и захлопнул ее…

«Пойду к солдаткам без орденов», — шпынял себя ветеран.

Он до сих пор не находил себе места, прочитав заметку в донской газете «Наше время» Надежды Сагайдук «Живой — среди живых»:

«Нескончаемые материнские тревоги, слезы, боль. Их нечем измерить, утешить. Жила мать в беспокойстве о своем сыне. А сердце вещало беду. Приснился Татьяне Стефановне живой сон — лежит ее сынок на сырой земле совсем маленький, ручонки тянет: «Мама, помоги». Бежал они нечаянно ножки расшиб, сильно болят и встать не может. Взяла она его на руки, алая кровь струйками стекает из открытых ран. Проснулась и места себе не находила, словно в ожидании чего-то. А 17 сентября пришла телеграмма — «Срочно выезжайте, нахожусь на лечении в Ростовском окружном госпитале». Предчувствуя неладное, Татьяна Стефановна срочно выехала в Ростов.

…Служил Андрей в инженерно-саперном батальоне и военной части 18590 города Каменска-Шахтинска. Припиши в армию из Таганрогского механического техникума. Последние два года рисковал собой, находясь на разминировании города Грозного. Зная, что у матери порок сердца, регулярно писал теплые, ласковые письма: «Мама, мы с тобой сильные, все переживем. Все у нас будет хорошо». Через два дня их часть должна была быть выведена из Грозного.

«Что же случилось?» — в который раз спрашивала себя мать, не находя ответа. Дорога в Ростов ей показалась самой длинной из всех дорог. Добрые люди помогли добраться до госпиталя. Андрея она нашла в отделении хирургии. И, едва переступив порог палаты, тут же спросила: «Сыночек, что случилось?!». А в ответ услышала едва уловимый шепот: «Да вот, ноги…». Подняла простынь посмотрела и… потеряла сознание. Когда пришла в себя, Андрея в палате не было, повезли на перевязку. Над ней хлопотала старшая медсестра. Это она дала телеграмму, а сейчас говорила: «Бывают минуты, когда Андрей забывается, его мучают кошмары. Ведь совсем недавно ему удалили обе ступни — взрывом мины раздробило обе ноги, повредило руку. Ему предстоит очередная операция. Вам нужно набраться мужества и помочь ему не впасть в депрессию». Бедная женщина в полном отчаянии спросила: «А колени будут целы?»