Чеченская сексуальная эволюция или "Ширли мырли" боевиков - [2]
Очевидно, Супьян был дегенератом. Яркое подтверждение частого в замкнутых тейпах внутрисемейного кровосмешения. Признаки вырождеия нации были многосторонни: наряду с яркой уродливость была гипертрофированная (на уровне т.называемой божественности) античная красота.
Откуда вырождение?
Чеченское село всегда было родовым, то есть местожительством определенного рода. Аллероево, Чахкиево, Мехкеты, и т.д. – фамильные вотчины. В К…ло, видимо, было три рода. Хаджимуратовы, Сутиевы,
Магомадовы. В начале 19 века вайнахов (чеченцев и ингушей) было не более двухсот тысяч. Супружеские связи на территории Чечни и
Ингушетии складывались внутри только одного, крайне двух соседних родов. С осташльными 13-15 родами была кровная вражда. Пришедшие на
Терек казаки "разбавили" лишь равнинных чеченцев, но ведь большинство жили в горах!. Правда, и среди казаков появилось немало рыжебородых горбоносых и смуглых. Так что "опыление" было взаимным.
И лишь при советской власти, едва ли не насильственно -"прооцесс пошел" – ареал связей расширился. Свою лепту внесло переселение в города (их всего три и лишь Грозный – около полмиллиона к концу 80-х годов 20 века). Потом геноцидное переселение в Среднюю Азию в ходе которого погибли десятки тысяч прежде всего женщин, девочек (даже в этой трагедии женщины оставлись нелюдьми- их бросали умирать при первом же чихе, а нередко и убивали как лишний рот). Но переселение оказалось и в благо- назапд через пятнадцать лет вернулось немало детей с явно азиатской раскосостью. Население чечнцев к началу ельцинского геноцида России было менее миллиона (население
Республики в целом- около 1,5 миллиона)… И тем не менее ограниченность связей внутри родов доскладывалось в поселке К…ло до неизбежного кровосмешения. Ходили слухи об отношениях, граничивших с половым безрассудством. И это в той или иной степени окультуренном поселке под боком у громадного промышленного центра. А что дальше- в горах?
На своем опыте знаю, что, конечно же, старики – чеченские старейшины прекрасно знали о начавшейся трагедии. И боролись с этим как могли. Но столь тайно, что их потуги воплощались с трудностями, похлеще организации переворота в какой-либо стране. В город из аула приезжали посланцы. Блуждали по универу, нефтяному, воинским частям, а то и просто по улицам. Выбирали парня подходящего "качества" невайнаха (нечечнца). Крали, реже- уговаривали – покупали. Тайно привозили в аул. Совершали определенный мусульманский обряд. Потом приводили укутанную по глаза девочку, которой через сутки – двое замуж за местного. После "брачной" ночи парень с вознаграждением возвращался в город. Как правило, не зная, в каком селе был. Это в лучшем случае. Бывало, побыв мужем девочки до явных признаков удачности "мероприятия", несчастный исчезал. Перед чистотой рода жизнь неверного не имела никакого значения.
Предложения "эмиссаров" прогуляться в горы сам я дважды лукаво пресек, якобы – простужен. Но они особо не настаивали. А двое моих однокурсников съездили, после чего в жутком страхе на месяц слегли в больницу что-то там лечить. Может их кастрировали горцы? Не знаю
Быт села, при всей внешней атрибутике современности (телеантенны, радиосеть, иногда – авто), был примитивен. Обладая собственной моралью, твердыми нравственными нормами, явно иными, чем у евпропейцев, ранее угнетенный народ творил свою жизнь по неведомым нам канонам, не прописанным в государственном законодательстве.
С весны до осени, нередко всей семьей, выезжали на заработки в
Казахстан "шабашить", Возвращались с пачками банкнот, Но, нередко, именно этим семьям помогала советская власть, государство. Из директорского фонда школа выделяла для детей суммы на самое необходимое. Порой, дети были буквально брошенны выживать. Деньги им давать было бесполезно, приходилось самим покупать в городе платьишки, брючки, рубашки, обувь. Прямо в школе детей одевали с наказом приходить в этом в школу.
Я был глубоко поражен, когда в ноябре, вызвав меня, директриса вытащила из сейфа пачку девчачьих трусиков и отсчитала мне с десяток, прибавила сверху совсем взрослые. Увидев изумление, она возмутилась: "Вы хоть знаете, что девочки голые? Холодно, иней.
Другие учителя своих одели, а вы!" В принципе я знал, что большинство без белья. Обнаружил это еще в сентябре. Поставил стул возле доски, чтоб не бежать к ней, когда надо что-то дополнительно к диктовке написать. Сел. По установленному правилу – близорукие вперед, передние парты занимали четыре девочки. Старательные дети писали изложение, высунув язык и раскинув под партой ноги. Я. конечно, дар речи потерял, обнаружив, что ни на одной из них нет трусиков. "Уронив" ручку, нагнулся, и в перспективе обнаружил то же за другими партами. А все- таки, возраст 11-12 лет для южан равен периоду созреванию европейцев к 14-15 годам! У меня в горле пересохло от неожиданного открытия.
Но тогда я сделал глупость. Следующий урок проходил в седьмом классе, где учились сестры двух из моих четвероклашек. Под впечатлением открытия, я отвел одну из них в сторону и на ухо, как мог деликатнее, попросил проконтролировать утром младшую и заставить надеть в школу трусики. Девочка вылупилась на меня и недоуменио выпалила " А зачем?". Только тут я осознал, что отводя в сторону, машинально держу ее за поясницу и не обнаруживаю выпуклостей белья…
Соединяя в себе, подобно древнему псалму, печаль и свет, книга признанного классика современной американской литературы Дениса Джонсона (1949–2017) рассказывает историю Роберта Грэйньера, отшельника поневоле, жизнь которого, охватив почти две трети ХХ века, прошла среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это повесть о мире, в который, несмотря на переполняющие его страдания, то и дело прорывается надмирная красота: постичь, запечатлеть, выразить ее словами не под силу главному герою – ее может свидетельствовать лишь кто-то, свободный от помыслов и воспоминаний, от тревог и надежд, от речи, от самого языка.
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.