Чеченская пыль - [22]
— Дважды в этот бушлат уже ничего не попадёт. Пусть Вика носит.
Лейтенанту кололи промедол. Промедол его не брал, лейтенант редко впадал в забытье и не ушёл во сне. Перед смертью он был в сознании, продиктовал почтовый адрес родных и успел со всеми попрощаться.
Его бушлат сшили суровыми нитками, укоротили отрезанием полы и рукава, прикрыли бурые пятна заплатами, перешили пуговицы, приделали верёвочные завязки к воротнику. Так Вика получила дополнительную защиту от пронизывающего холода. Бушлат ей надевали перед улицей, поверх жалкой болоньевой куртки, в которой её бросила мама.
На мне висит батальонная документация. Я разбираю книги учёта, жгу в железной печке ставшие уже ненужными бумаги, оставляю только необходимый юридический минимум.
Всё-таки классный у нас был батальон… Хоть и недоукомплектованный, хоть изначально мы составляли полторы роты, но мы всё же назывались батальоном. Пробегаю глазами фамилии живых. Батальона уже почти нет. Осталось 18 человек. Из них — ни одного офицера, выбили всех снайперы. Скоро лето. Это так, просто вспомнил, что есть хорошие вещи в жизни.
Упаковав документы, преодолевая себя, скорее пошёл прочь из такого родного подвала, в котором можно было просидеть хоть всю войну, до самого награждения.
Прибежала встревоженная Зарема. Бледная, в сбившемся платке, бросилась мне на шею:
— Не ходи туда. Вас всех убьют. Даже близко не подойдёте. Наши ополченцы ночью гаубицу привезли для стрельбы прямой наводкой. Пожалуйста.
И снова я, сам того не желая, был с ней резок:
— Рано ты нас хоронишь. Мы ещё повоюем.
Снимаю и протягиваю Зареме смертный медальон с личным номером и личными данными, нацарапанными на оборотной стороне — Ф.И.О., год рождения, группа крови.
— Вот, возьми на память. Бог даст, после войны встретимся.
Что ещё я мог сделать? При самом плохом раскладе хоть нашим военным потом передаст. Ей здесь легче уцелеть. Всё-таки она девушка и никто не посмеет в неё стрелять.
Зарема сразу сникает, отворачивается. Ну вот, довёл до слёз бедную…
— Я поесть принесла. Как ты любишь.
Господи, как же я хотел остаться тогда с Заремой! Она удалилась совершенно растерянная, то и дело оглядываясь и что-то порываясь сказать. Мне становится неимоверно плохо. Я шатаюсь, расстёгиваю пуговицы, глубоко вдыхаю и выдыхаю горький карфагенский воздух, вытираю холодную испарину со лба.
Этот день, последний день моей войны в Карфагене, стал самым отвратительным днём в моей жизни. Если бы я только знал, что случится дальше. Я бы оставил батальон, а потом без колебаний пошёл бы под суд по обвинению в трусости и малодушии, в дезертирстве с хищением оружия, только бы уберечь Зарему. После нашей встречи девушку вздёрнули в её же собственном фруктовом саду. Безглазая, иссохшая, с обглоданными ногами Зарема висела там вплоть до 2-го февраля. Её сняли военнослужащие Внутренних войск, прибывшие зачищать сломленный после ожесточённых январских боёв Карфаген.
Моя любимая, моя самая-самая любимая Зарема! Она ведь даже не успела принарядиться тогда, когда спешила предупредить нас о подстерегающей опасности…
Всё время, пока идут сборы, Вика ходит за мной как привязанная. Она хорошо поела из зареминого узелка и немного повеселела. Бережно носит плоскую картонную куколку, самодельную, которую мы вчера вместе соорудили и разрисовали синей шариковой ручкой. Наконец я спохватываюсь и присаживаюсь перед ней на корточки.
— Что тебе привезти? Хочешь настоящую игрушку?
— Ничего не надо. Ты сам возвращайся, дядя Ильдар. Вы все возвращайтесь! Я спать не лягу, буду ждать.
— Спасибо, Вика.
Девочка некоторое время держит меня за рукав, не отпускает, на что-то решается. Потом шёпотом сообщает «страшную-престрашную» тайну-мечту:
— Скоро мама приедет и мне вкусный сок привезёт. Я тебе тоже дам попробовать.
Я невольно улыбаюсь, поправляю ватку в её левом ушке, и пристально смотрю в её чёрные-чёрные глаза, так не похожие на уродливый обугленный город, который сейчас заносит снегом. Лишь бы Вику спасли, а там, глядишь, и семья хорошая подберётся. Прижимаю девочку к себе. Не заплакать, главное не заплакать от всего этого, а то она расстроится. Пусть знает, что мы сильные, внутренне самые сильные.
— Ты ведь писарь, Ильдар. Оставь, что ли, метку какую-нибудь.
Это Паша-пулемётчик. Держит головёшки из нашей железной печки.
Киваю, хорошая мысль. На обшарпанной силикатной стене появляется надпись:
«Здесь сражался 1-й батальон.
Помните нас.
Счастья всем!
(Карфаген, 31 дек. — 8 янв.)».
Вот и всё. Осталось только честно поделить патроны. Получилось негусто.
Радист Лёня, сидя за сильно побитой бронёй двух чудом уцелевших боевых «колесниц», вдумчиво разливает по кружкам водку. Ребята молчат. Кто знает, может, в последний раз выпиваем в таком составе.
Зарема сказала, что мы все умрём ещё на подступах к библиотеке, но что из этого? Я слишком сильно устал, чтобы думать обо всём сразу. И, кажется, даже уже не мечтаю о Пацифиде. Пора завязывать. Я хочу скорее закончить эту проклятую войну и никогда её больше не видеть. Для этого сегодня нужно очень постараться.
Спустя час, сложив у себя огромный погребальный костёр, политый солярой и моторным маслом, к нам подошли остатки соседнего подразделения. Удерживать свои перепаханные позиции они уже не могли. Павших сожгли, чтобы уберечь тела от глумления.
Повесть об одном из замечательных героев болгарского народа, коммунисте-разведчике Александре Пееве, отдавшем свою жизнь в борьбе за правое дело разгрома фашизма. Деятельность Пеева и его товарищей в период второй мировой войны снискала в Болгарии всенародное уважение. Имена Пеева — «Боевого» и его соратников, оказавших большую помощь Советской Армии, окружены ореолом неувядаемой славы. Советское и болгарское правительства удостоили погибших и оставшихся в живых героев высокими наградами. Александр Пеев посмертно награжден орденом Ленина. Повесть представляет интерес для широкого круга читателей.
В романе показана борьба югославских партизан против гитлеровцев. Автор художественно и правдиво описывает трудный и тернистый, полный опасностей и тревог путь партизанской части через боснийские лесистые горы и сожженные оккупантами села, через реку Дрину в Сербию, навстречу войскам Красной Армии. Образы героев, в особенности главные — Космаец, Катица, Штефек, Здравкица, Стева, — яркие, запоминающиеся. Картины югославской природы красочны и живописны. Автор романа Тихомир Михайлович Ачимович — бывший партизан Югославии, в настоящее время офицер Советской Армии.
Роман югославского писателя — лирическое повествование о жизни и быте командиров и бойцов Югославской народной армии, мужественно сражавшихся против гитлеровских захватчиков в годы второй мировой войны. Яркими красками автор рисует образы югославских патриотов и показывает специфику условий, в которых они боролись за освобождение страны и установление народной власти. Роман представит интерес для широкого круга читателей.
Осетинский писатель Тотырбек Джатиев, участник Великой Отечественной войны, рассказывает о событиях, свидетелем которых он был, и о людях, с которыми встречался на войне.
Михаил Демиденко — молодой ленинградский прозаик. Родился он в Воронеже, школьником начал заниматься в литературном кружке, которым руководил писатель Юрий Гончаров, школьником же начал работать внештатным корреспондентом радио и газеты «Коммуна». Первый свой рассказ М. Демиденко опубликовал в 1952 году в литературном альманахе «Воронеж», потом его рассказы печатались в журналах «Нева», «Звезда». Кроме рассказов, повестей «Абрикосовая косточка» и «Назову тебя Юркой!» (выходивших в Ленинграде отдельными книжечками), М.
Командир партизанского отряда имени К. Е. Ворошилова, а с 1943 года — командир 99-й имени Д. Г. Гуляева бригады, действовавшей в Минской, Пинской и Брестской областях, рассказывает главным образом о женщинах, с оружием в руках боровшихся против немецко-фашистских захватчиков. Это — одно из немногих произведенной о подвигах женщин на войне. Впервые книга вышла в 1980 году в Воениздате. Для настоящего издания она переработана.