Чайный клипер - [51]

И вот однажды, уже в июне, когда началось мягкое скандинавское лето с белыми ночами, под вечер к причалу подошла на буксире за лоцманским катером шхуна из Архангельска. Еще издали Егор увидел на борту знакомое название «Тамица».

С каким нетерпением он ждал, когда она ошвартуется у причала, с какой радостью глядел во все глаза, как русские мужики разгуливали по палубе в сапогах, овчинных безрукавках и треухах! Его слух приятно ласкала родная архангельская речь:

— Эй, Петруха! Какого лешего копаешься там? Спишь на ходу, язви тебя в печенку!

Эти «ласковые» слова несомненно принадлежали хозяину, который сам водил судно. А вот и он появился на палубе в поддевке, в начищенных сапогах-вытяжках, в картузе и направился к сходням.

— Вахтенным в оба глядеть! На судно никого не пущать! Я иду к портовому начальству… Эй, Петруха! Да што ты в самом-то деле? Долго я ждать-то буду!

Из люка вылез огромный матрос в бахилах, перехваченных под коленями ремешками, в чуйке и поярковой шляпе, с небольшой кожаной сумкой в руке. Это, видимо, и был тот самый Петруха. Он заторопился к хозяину, и оба они сошли на пристань. Егор нетерпеливо приблизился к ним.

— Здорово, земляки!

Хозяин резко остановился, будто споткнулся, и воззрился на Егора с удивлением. Егор, конечно, узнал это доброе мужицкое лицо с крупным носом и спокойными серыми глазами.

— Эт-то что ишо за земляк выискался? Откудова? Кто таков?

Егор с нескрываемой радостью одним духом выпалил:

— Да Егор я, Пустошный. Неужели не узнаете?

— Его-о-ор? Пустошный? — протянул хозяин изумленно. — Не тот ли Егор, который ко мне в команду просился прошлым летом?

— Он самый.

— Ну здравствуй, Егор, — хозяин снисходительно подал руку. — Ушел-таки в море? Наплавался?

— Наплавался… досыта…

— Вот дьявол! Ну не дьявол ли? Экой настойчивой! Дед не пускал, а он ушел… Гли-ко ты. Нет, ты глянь, Петруха, ведь ушел… Ну и ну! — восторженно говорил хозяин шхуны, с любопытством оглядывая Егора с головы до ног. — Гли-ко, и одет по-иноземному: башмаки, штаны заморские, шапчонка с шишечкой… Черен словно грач. Неужто по южным морям скитался?

— Плавал на чайном клипере в Китай, — не без гордости ответил Егор. — Из Лондона.

— А в Лондон как попал?

— Со смоляной пристани на английском барке.

— Во как! Видали наших? — обратился хозяин опять к Петрухе. Тот согласно и уважительно кивнул, глядя на Егора с любопытством.

— Ну дак что, домой хошь, или как? — спросил хозяин.

— Домой! Так хочется, что слов не нахожу… До слез хочется!

— Ладно. Теперь-то я тебя, пожалуй, возьму. Дед, поди, заждался! Небось слезы проливает старый. Пропал внук! Погоди, а хвоста за тобой нету? С властями здешними в ладах? Не провинился ли чем?

— Нету, дяденька, хвоста. Ничем не провинился. На пристани робил, вас поджидая…

— Н-ну ладно, коли так. А дед-то, поди, истосковался, — повторил хозяин. — Хоть ты и на клипере ходил, и аглицкие штаны носишь, а все же он тя за уши надерет!

— Пущай дерет. Мне будет только приятно…

— Ладно. Мы отплываем денька через три. Разгрузимся, погрузимся и подымем паруса. Приходи.

— Спасибо… А как вас звать-величать? — поинтересовался Егор.

— Звать меня Митрием, по отчеству Евсеевич. А фамилия известна — Куроптев.

— Спасибо. Можно ли сегодня придти к вам? Мне уж тут больно надоело…

— Ну ладно, приходи и сегодня. Место в кубрике найдется. Русских щец похлебаешь, про путешествия свои расскажешь. Люблю я слушать про путешествия. И сам, как видишь, путешествую…

5

Ровно через неделю на русской шхуне «Тамица» Егор скоренько добежал до Архангельска.

Хозяин судна Дмитрий Евсеевич Куроптев счел нужным сам доставить путешественника к деду: то ли опасался, что Егор снова куда-нибудь исчезнет, то ли ему просто хотелось порадовать Зосиму Иринеевича. Впрочем, у него нашлось к парусному мастеру и дело.

— Мне надобно заказать новый грот. Старый-то поистрепался. Поедем вместе, — сказал он Егору, когда шхуна стала на якорь.

Дмитрий Евсеевич нанял на берегу подводу, погрузил на нее две штуки парусного полотна.

Всю дорогу Егор молчал и с любопытством смотрел на родной город. В нем все как будто оставалось по-старому. Все так же сверкали маковки церквей. На пристани было шумно и суетно — грузились суда. От складов на подводах везли мешки с зерном и мукой, бочки с рыбой, тюки с разными товарами. На Троицком проспекте взад и вперед катили извозчичьи пролетки. Губернские дамы, разодетые в пух и прах, шли по ярко освещенной солнцем мостовой под разноцветными зонтиками, чтобы уберечь от загара «томную бледность лиц». Дворники в фартуках с цигарками на губе подметали тротуар широкими метлами. Матросы на ходу подшучивали над девушками, любезничали, пытались назначать свидания. Мастеровые, крестьяне из окрестных деревень спешили по своим делам; в пролетках важно восседали гарнизонные пехотные и морские офицеры да чиновники.

Телега пересчитала колесами деревянный настил Кузнечевского моста и втянулась в узкие соломбальские улочки.

Вот, наконец, и дедовский дом.

Зосима Иринеевич приметил в окно, что по проулку мягко катится по траве чья-то, телега. Он вгляделся получше в людей, которые ехали, признал внука и засуетился, заходил по избе, спотыкаясь от радости о разные предметы. Вспомнив о вожжах, давно приготовленных для такой встречи, торопливо снял их с деревянного штыря и вышел на крылечко.