Чайный клипер - [2]

Однажды на пути в норвежский порт Варде в Баренцевом море парусник попал в сильный шторм. На палубе сорвало с креплений бочки с треской. Одна из них сбила Крюкова с ног. Он удержался на борту только чудом, схватившись за трос. Другой бочкой Акиндину раздробило ниже колена левую ногу…

Пролежав два месяца в Варде в лазарете, Акиндин вышел оттуда без ноги на деревянной култышке и с норвежской шхуной, отправлявшейся в Архангельск, вернулся на родину.

Крюков хорошо знал парусное дело и когда предложил Зосиме Кропотову свои услуги, тот охотно взял его к себе в мастерскую.

Среднего роста, широкоплечий и крепкий, не по-северному смуглый, с пышной седоватой шевелюрой и кудрявой бородой, с серебряной серьгой в ухе — «для шику», Акиндин Крюков был по-своему привлекателен и пользовался вниманием одиноких соломбалок, особенно вдовушек. Веселый нравом, большой любитель гульнуть, он в свободное время не задерживался в парусной, где в углу у него имелась койка из парусины наподобие корабельной, а пропадал у своих «сударушек», навещая их по очереди…

Внук Зосимы, Егор, с малых лет постоянно увивался в парусной возле Крюкова. Мастер любил парня и охотно рассказывал ему о своих морских походах. Старался Акиндин приобщить паренька и к парусному мастерству.

В пристройке всегда было чисто, светло и тихо. Посредине стоял очень широкий и длинный стол-верстак, на котором сшивали материал. Работали больше на сырье заказчиков — хозяева судов привозили свою парусину. Но иногда Зосима закупал ее у купцов и выполнял заказы из своего материала.

2

Начало июля было в Архангельске необычно жарким, с грозами. На левом берегу Двины, где-то под Емецком горели леса, и даже здесь, в Соломбале, душными светлыми ночами припахивало гарью.

После полудня ветер летник[1] притащил кучевые облака. Они медленно плыли в несколько ярусов над Двиной и незаметно превратились в огромную пепельно-сизую тучу. Вскоре молния рассекла потемневшее небо, ударил гром и начался крупный и теплый дождь, перешедший в сплошной ливень.

В парусной мастера Яков и Тимофей побросали работу и стали закрывать оконные створки. Всплеск молнии на миг ослепил Тимофея, и он поспешил стать в простенок. Яков перекрестился и отошел от окна, сказав:

— Боюсь грозы. Рассвирепел Илья пророк…

Над крышей снова громыхнуло, словно там повернули огромный каменный жернов. Вода за окнами лилась потоками, несла по двору мусор и мелкие щепки.

Акиндин положил поверх серебристого полотнища мерку с делениями и кусочек мела, которыми размечал парусину.

— Худо стало видно, — посмотрев в окно, заметил он. — Эвонде туча-то! Весь белый свет застила.

— Гроза в лес не гонит, — отозвался Яков. — Не все робить, можно и отдохнуть под шумок-от, — он зевнул и повалился в угол на ворох старой парусины.

В мастерскую заглянул Егор, хозяйский внук. Волосы мокрые — дождь застал его на улице. Успел только сменить штаны да рубаху. Акиндин обернулся, серьга блеснула в ухе острым косячком молодого месяца. Окинул внимательным взглядом крепкую ладную фигуру парня.

— Садись, Егорша. Редко ты к нам стал заглядывать. Видать, крепко захороводила тебя Катюха… Все с ней милуешься?

Егор покраснел, отвел взгляд. Катя — дочь соседа Василия Старостина нравилась ему, и он частенько проводил с ней белые ночи на берегу. Об этом знали все, хотя Егор и Катя прятались от любопытных взглядов.

— Да не-е… На реке был, лодку с парнями конопатили. Надо бы под парусом на взморье сбегать, порыбачить…

— И то дело. Лето коротко. Успевайте, — сказал Акиндин.

Егор потрогал рукой новенькое, пахнущее льном полотно.

— Кому теперь шьете? — спросил он.

— Шхуну купеческу чекуевскую надобно оснастить, — ответил Акиндин, набивая табаком старую обкуренную трубку.

— Давай и мне какое-нибудь дело, — попросил Егор.

— Да темно ведь, худо видно. Ну да ладно, держи пока… — Акиндин подал парню два льняных веревочных конца. — Узлы помнишь? Вяжи-ко рифовый.

Егор улыбнулся, откинул еще не присохшие светло-русые волосы со лба и ловко заработал длинными гибкими пальцами.

— Эту науку я давно прошел, — сказал он, протягивая мастеру готовый морской узел. — Вот.

Акиндин положил связанные концы на колени, раскурил трубку и только тогда взял их, стал рассматривать.

— Верно, рифовый, — он потянул за свободный конец и узел распустился.

Рифовый узел вязался так, чтобы при надобности его можно было быстро развязать.

— Ну, а беседочный не забыл? — Мастер снова подал концы Егору.

Егор, хотя и не столь быстро, как рифовый, связал и беседочный узел.

— Я говорю, что эдака наука мне не в диковинку.

Молнии стали сверкать реже, дождик помельчал.

— Уходит гроза, — заметил Акиндин и подошел к окну.

Вдали, над тесовыми крышами соседних домов небо стало проясняться, зазолотилось, и в мастерской посветлело.

— Ну, за работу! — сказал Акиндин.

Яков поднялся с вороха брезента и, надев на руку гардаман — кожаный накулачник, стал сшивать парус. Тимофей помогал ему.

Егор следил, как Акиндин раскладывает на верстаке скроенные куски полотна. Он уже многому научился у парусных мастеров: сам сшивал полотна двойным швом, проглаживал их гладилками, делал по краям парусов подшивку, по линии рифов