Чайка - [29]

– Не вставайте, не вставайте! – произнес за спиной Жуаниты сочный, красивый голос, и сердце у нее замерло, как от сильного испуга. Миссис Чэттертон прошла мимо нее и, жестом заставив мужа опуститься снова в кресло, села в другое, напротив, откинула голову на его спинку, сложила руки на коленях и уставилась на пламя в камине.

– Продолжайте играть, я не помешаю, – сказала она тоном любезного равнодушия и, так как в продолжение нескольких минут она сохраняла свою грациозно небрежную позу, молчала и не отводила взгляда от огня, то бормотанье, стук костяшек и шелест карт возобновились.

Кэрвуд Чэттертон играл медленно, долго обдумывал каждый ход и сыпал привычными шутками, словечками, ставшими необходимой принадлежностью этой игры. Пока он озабоченно смотрел в свои карты и постукивал по зеленому сукну длинными пальцами свободной руки, Жуанита украдкой поглядывала на неподвижную фигуру в кресле.

Джейн Чэттертон полулежала в нем; ее лицо было в тени и оранжевый свет большой лампы позади нее освещал только голову с пышным узлом темных волос. Ее свободное платье было из мягкой синевато-зеленой ткани, отсвечивавшей, как морская вода в тихую погоду, широкие, как у монахини, рукава были стянуты у тонкой кисти.

Она была не особенно высока ростом, но сложена с изумительной пропорциональностью. Яркий, здоровый цвет лица, пурпуровый рот, великолепные карие глаза. «Эта женщина всегда, при любом освещении, во всяком настроении и наряде должна быть одинаково хороша собой», – думала, глядя на нее, Жуанита. С обнаженными плечами в блеске огней в ложе оперы или в купальном костюме на песках Флориды, – она оставалась все той же ослепительной миссис Чэттертон.

Сколько ей могло быть лет? Билли – двадцать один, значит, ей сорок два… или сорок. Анна говорила, что сорок. Светские дамы, ее приятельницы, все эти великолепно одетые, тщательно причесанные женщины, которые заезжали справиться о дне ее приезда, все, как бы по молчаливому уговору, считались сорокалетними, хотя у многих были взрослые, окончившие давно колледж, сыновья.

В Джейн Чэттертон все было совершенство: кожа, волосы, губы, прямые, густые брови, нежные краски лица. Здоровье, ум, смелость довершали впечатление. Жуанита не могла оторвать глаз; во всем облике этой женщины была какая-то сила и решительность, даже сейчас, когда она праздно сидела, любуясь блеском бриллиантов на пальце, отдыхая у огня и только изредка задумчиво поглядывая на игроков.

– Вы уже лучше выглядите, чем утром, – сказал ее супруг в промежутке между двумя ходами. – Как вы себя чувствуете?

– О, отлично. И мне ужасно стыдно, что я всех вас встревожила.

– Да. Я очень волновался… Ваш ход! – последние слова относились к Жуаните.

– А интересно, – миссис Чэттертон наклонилась над плечом Жуаниты и заговорила со своей усталой любезной небрежностью, – интересно, сумела бы я научиться этой игре? Она мне всегда казалась китайской грамотой. Когда это вы успели так хорошо ее изучить, мисс Эспиноза?

Жуанита сама не понимала, почему она дрожит. Для нее в эту минуту весь мир сосредоточился в этой одной комнате и все цели ее жизни – в том, чтобы завоевать симпатию этой женщины.

– Мы играли в нее с матерью, – сказала она, откашливаясь, охрипшим и замирающим голосом. – Моя мать была больна и почти не вставала с кресла. Мы жили одни на старом ранчо в Монтерей и играли каждый вечер.

– Вот как! – отозвалась хозяйка. Она уже вернулась на свое место, и ее склоненное лицо было, как щитом, заслонено поддерживавшими подбородок тонкими пальцами.

– Вы говорили мне, что потеряли ее?

Жуанита не ответила. Она не доверяла своему голосу, как всегда, когда говорила о сеньоре. Она не хотела больше удовлетворять любопытство миссис Чэттертон. Игра продолжалась в молчании. Женщина у камина еще раз обернулась, чтобы посмотреть на Жуаниту, потом приняла прежнюю позу.

Через полчаса, во время которых Джейн не двигалась, словно задремав, ее муж, в восторге от того, что выиграл партию, объявил, что ему надо переодеться в вечерний костюм, и отодвинул стул. Жуанита, убирая карты в ящик, была испугана и обрадована, когда молчавшая миссис Чэттертон неожиданно обратилась к ней.

– Мисс Эспиноза!

– Да, миссис Чэттертон?

– Не задержитесь ли вы на несколько минут? Я бы хотела поговорить с вами.

– К вашим услугам. – У Жуаниты пересохло во рту и упало сердце. Вот оно – начинается! Теперь ей несомненно откажут в должности.

– Присядьте! – сказала она. Когда они остались вдвоем, хозяйка кивком головы указала на стул по другую сторону камина; стул был тяжелый, дубовый, с прямой спинкой и такой высокий, что ноги Жуаниты не доставали до пола, и она почему-то чувствовала себя школьницей, ожидающей выговора.

– Мисс Эспиноза, – заговорила неторопливо миссис Чэттертон, в раздумье поглядев на Жуаниту и снова отвернувшись к огню, – мой славный маленький секретарь – мисс Руссель – несколько превысила свои полномочия в мое отсутствие и поставила меня теперь в неловкое положение. Я не знала, что вы здесь внизу и любезно развлекаете мистера Чэттертона, – она прищуренными глазами смотрела на свое кольцо, – и намеревалась послать за вами… повидать вас, когда вам бы это было удобно… Так, пожалуй, мы можем воспользоваться случаем, не правда ли? – И она подняла глаза и улыбнулась дружелюбно и вопросительно.