Чайка - [24]

Голос её дрогнул, и она подавила пальцами горло, точно в нем застрял какой-то комок, мешающий ей говорить.

В калитку кто-то толкнулся, потом затряс ее.

Шурка отодвинул засов, и во двор вбежал Васька Силов.

Метнувшаяся до земли синевато-белая молния осветила его веснушчатое лицо, покрытое крупными каплями пота. Он поправил съехавший к плечу узел пионерского галстука и запыхавшимся голосом выпалил:

— Катерина Ивановна, тятя к тебе прислал. Из Певска звонят… Товарищ Зимин… Срочно нужно… Дожидается у телефона.

Катя встревожилась. Она за последние дни привыкла к тому, что ее всюду настигают телефонные звонки, но на этот раз, вероятно, случилось что-то очень серьезное, если Зимин вызывает „срочно“. Он не часто прибегает к этому слову, считая, что все нужные дела — срочные. „А может быть, людей нашел?“

— Ох, уж этот мне Зимин! — рассердившись, проворчала Василиса Прокофьевна. — Что он, Катя, думает, — стожильная ты у меня, что ли? Человек устал, ночь ко двору близится, гроза, а он нате-ка — к телефону.

— Откуда же, мамка, Зимин знает, что я устала? Это во-первых. Во-вторых, если звонит, значит нужно. А в-третьих, я пошла. Ты не сердись, я быстренько. Скажи девчатам и Феде, что я сейчас, пусть Без меня чаю не пьют. Не хмурься, не так уж я и устала… Вот погляди!

Катя легко сбежала со ступенек.

— Пошли, Вася.

Все еще ворча, Василиса Прокофьевна вышла за ворота, и следом за ней Михеич.

Катя и Васька бок о бок бежали вдоль улицы. Ветер обволакивал их пылью и трепал пустые рукава катиной тужурки.

Ты уж, Прокофьевна, не очень того… — успокаивающе пробормотал старик. — Катерина Ивановна по существу мнение высказала. Михей Митрич зря не будет тревожить: такое у них обоих положение соответствующее… Д-да…

Занятая своими мыслями, Василиса Прокофьевна не слушала. На руку ее упала крупная капля дождя.

— А ты, Никита приметил: у нее, у губ-то, морщинки! — Она хотела еще что-то сказать, но в это мгновение по набухшей черноте неба с двух сторон сразу расчеркнулись молнии. Одна, как длинный раскаленный штык, воткнулась в лес, черневший за домами, другая переломилась надвое, и стало ослепительно светло, точно тысячи мощных электроламп зажглись вдоль всей деревни. Крыши блестели — зеленые, красные… Густая качающаяся листва тополей и плакучих берез зеленела сочно, с отсветами, как янтарь. Шапки роз и георгин, кланявшихся под окнами, сделались похожими на пятна крови. А на вдруг побелевшей земле засверкали мелкие стеклышки и холодно заблистала натертая колесами колея дороги.

Все это длилось секунду-две. И когда гулко, с металлической звонкостью отгремел гром, часто забарабанил по крышам, зашуршал в листве деревьев и с глухим шумом застучал по земле грозовой дождь.

„Намочит! Всю как есть намочит… Господи!..“ — не двигаясь с места, встревоженно думала Василиса Прокофьевна.

Глава одиннадцатая

В Певск Катя приехала на попутной машине вместе с красноармейцами. С Зиминым встретилась на улице, возле дома, в котором он квартировал.

Отпирая ключом дверь, Зимин сказал ей, зачем вызвал.

Дождь продолжал итти такой же крупный и частый; стекла окон, закрытые черными шторами, тонко звенели.

— Двести человек? — растерянно переспросила Катя. Она сидела вся мокрая; с рукавов тужурки и с портфеля, лежавшего на коленях, стекала вода.

Зимин утвердительно кивнул.

— Тяжело, отец. Взять с производства почти некого… Придется с полей… Ты представляешь, что это значит?

— Представляю, дочка, представляю.

Катя положила на стол руки ладонями вверх.

— У всех такие, — сказала она тихо. — Не думай, что мои девчата щадят себя. Были, два случая — упали прямо на поле, водой отливали.

— Что же, по-твоему, эта мобилизация нам не под силу? Отказаться от нее?

Катя молчала, глядя на свои потрескавшиеся ладони.

— Та-ак… — хмуро протянул Зимин и, вырвав из блокнота листок, положил его перед Катей.

— Ну что же! Пиши…

Она недоумевающе вскинула на него глаза.

— В обком пиши: для нас, мол, это невозможно.

Катя возмущенно отбросила от себя листок.

— Разве я так сказала? — Глаза ее сделались злыми. — Я сказала — тяжело. А „тяжело“ и „невозможно“ — разные слова. Когда отъезд — завтра в два?

— В два.

Катя поднялась, но уходить медлила. В этой так хорошо знакомой ей комнате, казалось, было что-то новое. Она осмотрелась и поняла: „новое“ — это сыроватый воздух, пыль на стеклах книжных шкафов, на столе и под кроватью, остановившиеся на половине пятого стенные часы, открытая банка с засохшими рыбными консервами. От всего этого веяло нежилым. Очевидно, Зимин стал редким гостем в своей квартире.

В дверце гардероба она увидела тусклое свое отражение и, подойдя, провела по зеркальному стеклу пальцем. На зеркале осталась светлая, серебрящаяся полоска, на пальце — дымчатая пыль. Рядом с выключателем висел отрывной календарь, и на верхнем запылившемся листочке было „22 июня“.

— Ты что же, с начала войны не бывал у себя? — спросила она, исподлобья взглянув на Зимина.

— Бывал, дочка, бывал. На прошлой неделе был, но дело не в этом…

Катя подтянула у часов гири, потом, забравшись на запыленное кресло, перевела стрелки и толкнула маятник. Часы затикали, и комната словно ожила. Спрыгнув с кресла, Катя подошла к календарю.