Часы зла - [13]

Я присмотрелся к королю черных и вздрогнул. Шишка на носу, неровные зубы, мелкие морщинки в уголках глаз… Не хватает только жилетки, и фигура будет точной копией моего хозяина. Я присмотрелся внимательнее и увидел, что и король белых тоже являет собой точную копию Джессона в миниатюре. Что ж, справедливо, — мужчины играют в мужские игры, вот только по каким правилам, я пока что не понял.

Где-то вдали еле слышно запели скрипки. Незамысловатая мелодия на два счета. Я слабо разбираюсь в классической музыке, но ноты, лежавшие на клавесине, помогли прийти к выводу, что я слушаю запись знаменитого произведения Гайдна «Часы».

Тут с другого конца салона донеслось постукивание, и чары развеялись. Я развернулся и попытался обнаружить источник шума, но поначалу безуспешно. Затем вдруг заметил Джессона — тот стоял в саду, у широких застекленных дверей, и легонько постукивал костяшками пальцев по стеклу. Эта рама и стекло делали его похожим на музейный экспонат.

Он отворил дверь и вошел, а потом указал на глобус, стоявший в центре салона.

— Начало шестнадцатого века, — сказал Джессон и легонько крутанул шар. — И лично мне каждый изображенный здесь объект кажется совершенно завораживающим. Вот взгляните.

Он остановил вращение глобуса и указал на маленький островок, похожий по форме на почку человека.

— Pairidaeza? — прочел я вслух, не слишком уверенный в правильности своего произношения.

— Да. Персидское слово, и переводится оно как «огороженный парк». Когда создавался этот глобус, между географами и церковниками шли жаркие споры о том, где именно находится рай.

— Единственный известный мне рай располагался в двух кварталах от дома, где я вырос. Кинотеатр под названием «Парадайс».

— И насколько я понимаю, его уже не существует?

— Да, давно снесли.

Джессон понимающе кивнул.

— А моим прибежищем в детстве был «Эдем». Его тоже снесли.

— Что ж, по крайней мере у вас есть этот дом.

Комплимент вызвал у него улыбку.

— Да, «Фестиналенте» — это сущий рай на земле.

— А название…

— Оно означает «Поспешай медленно». Мой вызов бездарному современному обществу, чьим главным девизом является бессмысленная суета и спешка.

— Я так понимаю, вы не слишком приветствуете интерактивные технологии?

— «Интерактивные»! О Бог ты мой! Судя по тупым бычьим взглядам и физиономиям тех же компьютерных пользователей, что работают у вас библиотеке, здесь более уместен термин «итрерпассивные». Рискую показаться старомодным, но лично я предпочитаю книги всем этим ящикам из стекла и пластика.

Тут я решил рискнуть сам.

— Наследие Джессона, я так понимаю?

— Простите?..

— Книга в книге. Я видел ваш фамильный герб.

— А вы, как я погляжу, и впрямь работник усердный, — заметил Джессон и снова крутанул глобус. — Если начистоту, то этот герб являлся отчаянной попыткой вернуться в прошлое. — Он нервно притопнул ногой. — Попыткой, которую бы мне не хотелось сейчас обсуждать. — В дверях возник дворецкий. — Кофе, Эндрю… и будь любезен, из зерен «Мандхелинг». — Как только мы снова остались одни, Джессон обернулся ко мне и сказал: — Вообще-то мне действительно надо вернуться.

— Вернуться?

— На Суматру. К сожалению, такие путешествия морем больше не практикуются, а самолеты я терпеть не могу. Вам когда-нибудь доводилось бывать в тех краях?

— Никогда. Дальше «Путешествий Гулливера» ни разу не забирался. А Свифт, случайно, не там поселил своих лилипутов?

— А что, скорее всего да, — кивнул Джессон. Пересек комнату и опустился в одно из кресел. Жестом пригласил меня занять второе. Потом аккуратно расправил складки на брюках, вытянул одну ногу и снова нервно застучал носком туфли.

Вошел дворецкий.

— «Гулливера», Эндрю. Должен стоять на полке рядом с Хэклитом, которого ты приносил мне на прошлой неделе.

Когда искомая книга была найдена и доставлена в салон, Джессон нетерпеливо выхватил ее из рук дворецкого и веером перелистал страницы.

— Иллюстрация на переднем обрезе книги! — воскликнул я, заметив возникшую на фоне позолоты совершенно изумительную акварель. Там красовался Гулливер, связанный лилипутами.

— Помните эту сцену?

— Помню ли я эту сцену? Еще бы! Да я могу перечислить все предметы, которые вытащили из кармана у Гулливера.

Джессон перелистал страницы и нашел нужное место.

— Прошу, — сказал он.

Я закрыл глаза:

— О’кей, значит, так. Большой серебряный сундук…

— На деле оказавшийся маленькой серебряной табакеркой Гулливера…

— Длинное бревно с металлическими палками…

— Пистоль. Продолжайте.

— Ах да, там еще говорилось о каком-то механизме, просто уверен, вот только не помню, о каком именно.

— Намекнуть? Шар, наполовину состоящий из серебра, наполовину из прозрачного материала.

— Ах, ну да, конечно! — воскликнул я. — Часы!

— Предмет, который сам Гулливер хвастливо называл своим «оракулом».

Разговор о часах заставил меня вспомнить о времени.

— Все это очень забавно и мило, мистер Джессон. Но не пора ли нам перейти к обсуждению самого дела?

— Сначала кофе и рисунок на переднем обрезе, а дело потом, — ответил Джессон. Тут в комнату вошел дворецкий и поставил на стол поднос с печеньем и прозрачным стеклянным кофейником, напоминающим некую колбу из химической лаборатории Лавуазье. — Один мой друг, увидев, как я подаю кофе, упрекнул меня в парацельсианских замашках. Помню, я в тот момент даже на него обиделся. Но теперь не обижаюсь, нет. Научился признаваться в своей нелюбви и даже отвращении к так называемым благам конца двадцатого века. Именно по этой причине мне и нужен такой человек, как вы. — Он протянул руку за печеньем, затем отправил его в рот и принялся жевать с выражением нескрываемого удовольствия на лице. — И однако же, я всегда готов к компромиссу. У меня есть телефон, пусть даже его номер не значится ни в одном телефонном справочнике. И еще я установил вот это… — Джессон легонько притопнул ногой и пояснил: — Потайные звонки в полу. Одно движение, и Эндрю тут как тут, к моим услугам.