Часы Мериме - [8]
Прочитав, я схватился обеими руками за голову и застонал.
Новые неприятности
Разговаривали обо мне во всех инстанциях: в кабинете директора, в деканате, в комсомольском комитете, в студкоме и даже в кассе взаимопомощи. Правильно говорили, ничего не поделаешь. Но вот некоторые девушки, по-моему, пересолили. Чего они только не приписали мне! Я и человеческий облик потерял (имелись в виду взъерошенные волосы в «Волне»), у меня и бдительность притупилась (оставил чемодан с пирожками на скамейке), и не уважаю женский труд (назвал барабанщицу из «Волны» «музыканткой»). Чтобы их еще больше не раззадорить, я каялся, говорил, что все учту и оправдаю доверие. А какое там на данной стадии доверие, когда мне в кассе взаимопомощи даже в двадцати пяти рублях отказали — как бы не пропил!.. Вот ребята — те судили беспристрастно и говорили главным образом о том, что надо пить с умом.
Как бы то ни было, все пришло в норму, и я по-прежнему сидел на своем месте в аудитории и слушал лекции.
Успокоилось все и в доме тетушки. Облигацию мы отнесли в сберкассу и сдали там на хранение.
На радостях по случаю выигрыша тетушка подарила мне мотоцикл своего покойного мужа.
В первую же субботу я оседлал стального коня, Геннадий укрепился на багажнике, и мы помчались в Новочеркасск.
Хотя права на вождение мотоцикла я еще не получил и управление знал только по описанию в инструкции — больше, так оказать, теоретически, — до Ростова мы доехали относительно благополучно. Но в Ростове… Ох, вспомнить жутко!.. Но писать — так уж все писать.
Едва мы подъехали к Красноармейской улице, как зажегся красный свет. Пока по Красноармейской проходили машины, позади нас накапливалось все больше и больше транспорта. Но вот красный свет сменился зеленым. Я плавно отпустил сцепление и дал газ, но такой малый, что мотоцикл чуть дернулся — и мотор заглох. Я соскочил, со страхом глянул на сурово смотревшего на меня регулировщика и с лихорадочной поспешностью стал заводить мотор, стараясь пропускать мимо ушей приветствия и лестные словечки, которыми сыпали раздраженные заминкой водители. Наконец мотор затарахтел. Я вскочил на седло, Геннадий на багажник. «Давай!» — крикнул он. От страха, что мотор опять заглохнет, я дал столько газу и так резко отпустил сцепление, что мотоцикл рванулся как бешеный. Я услышал только испуганный вскрик Геннадия да трель свистка. Трамвай, будка, дворник в белом фартуке — все кувыркнулось в моих глазах, когда я безумными зигзагами мчался по перекрестку. Резко торможу, огладываюсь назад — багажник пуст. Глянул налево — через мостовую, направляясь ко мне, идут милиционер и Геннадий, весь серый от пыли и с разодранной штаниной.
— Ваши права! — говорит милиционер, прикладывая руку к фуражке.
Я шарю по карманам, вздыхаю. Отряхивая пыль, вздыхает и Геннадий.
Через несколько минут — тот же вопрос, но уже в отделении милиции.
Опять шарю по карманам, опять вздыхаю.
— Что ж, — говорит лейтенант милиции, — мотоцикл оставьте здесь, а сами отправляйтесь за правами.
— Нам в Новочеркасск надо, — нерешительно говорит Геннадий (я совсем забыл сказать, что из Новочеркасска ему часто пишет какая-то Юля).
— Нам в Новочеркасск надо!.. — уныло вторю ему я.
Наступает долгая, томительная пауза. Слышатся только наши вздохи.
— Товарищ лейтенант, — опять говорю я, — любили ль вы?..
Лейтенант смеется:
— Любили ль вы, вздохнули ль вы? Ладно, езжайте уж, да в другой раз не попадайтесь.
Выехав за город, я поворачиваюсь к Геннадию и свирепо говорю:
— Расскажешь Дине — убью!..
Через час с четвертью мы уже оказались в центре города с его знаменитым собором и памятником Ермаку, а еще пять минут спустя остановились перед двухэтажным домом, из окна которого с удивлением и радостью смотрела на нас Дина.
Геннадий соскочил с багажника и пошел в дом.
— Дина, — крикнул я, — не уходи никуда! Я заскочу к старикам и сейчас же вернусь.
Вот и тихонькая одноэтажная улица Первого мая, вот и наш двор. Будто и не уезжал: все точь-в-точь как было. Та же облупившаяся летняя печка под акацией, рядом то же продырявленное ведро с углем, и так же сушится на веревке тряпка, которой мама моет полы.
Желая сделать старикам приятный сюрприз, я тихонько прошел по террасе и чуточку приоткрыл дверь. Отец стоял около книжного шкафа, держа в руке коричневый том Малой советской энциклопедии; мама, одетая в летнее пальто, завертывала что-то в газетную бумагу.
— Ни отец мой, ни дедушка — никто этим не страдал, — говорила мама, — Значит, ищи по своей линии.
— А я тебе говорю, что современная наука отвергает наследственность этой болезни, — раздраженно отвечал отец. — Вот ясно сказано: «Среди господствующих классов причиной распространения алкоголизма являются идейная опустошенность и моральное разложение».
— Так то среди господствующих, — возражала мама, — а какие мы господствующие классы, когда твой отец коней ковал в деревенской кузнице, а мой дрессировщиком был!
— Толкуй с ней! — досадливо крякнул отец. — Речь идет о том, что алкоголизм есть болезнь социальная, понятно?
«Ну, тетушка! — подумал я. — Отписала уже!» И, не желая больше слушать этот научный диспут, распахнул дверь. Мама ахнула, отец уронил энциклопедию и, схватив со стола недопитую бутылку пива, поспешно запер ее в буфет. Потом, повернувшись ко мне, спросил:
