Часы Мериме - [6]
Первая неудача
Я, конечно, знаю, что никакого рока не существует. Рок выдумали древние греки и Софокл. Есть просто неблагоприятное стечение обстоятельств. Жаль только, что обстоятельства эти сошлись над моей рыжей головой. Ох, что это был за день! Но расскажу по порядку.
Выхожу я из института и направляюсь на улицу Чехова, во флигелек. Чудесный день ранней осени. Солнце уже не печет, а ласково пригревает. В прозрачном воздухе плавают серебряные нити паутины. Под ногами, на асфальте, — перистая тень от акаций, а на самой акации, то здесь, то там, белеют душистые гроздья. Да, да! Белые гроздья! Ведь осенью акация цветет вторично. Иду и мурлычу песню. И вдруг останавливаюсь, будто громом пораженный… (Нет, сравнение неточное и трафаретное). И вдруг останавливаюсь, ошарашенно тараща глаза. (Неблагозвучно, да уж ладно!) Навстречу мне в костюме цвета морской волны, с веточкой белой акации в темных волосах, с маленьким чемоданчиком в руке идет… Да, да, сами Дина!..
— Ты?! — вскрикиваю я. — Здесь?! В Таганроге?!
А она, как ни в чем не бывало, спокойно отвечает:
— Что же в этом удивительного? Вот привезла Геннадию пирожки. Я позвонила ему с вокзала, он ждет меня. Это в каком направлении? Я правильно иду? Ну, как живешь?
Я взял у нее чемодан и зашагал рядом.
— Как живу? Превосходно!.. Здесь столько интересного!.. Например, Щербина… — говорил я в замешательстве.
— Какая щербина? — не поняла Дина.
— Не «какая», а «какой». Поэт древнегреческий… То есть поэт, писавший стихи о древней Греции. Он тут родился лет полтораста назад. Тетя Наташа влюблена в него…
— Как, он еще жив? — удивилась Дина.
— Нет, кажется, умер, но для тети Наташи он будет жить вечно. Да разве только Щербина! Тут такие события! Например, царь умер. Не в каждом городе умирают цари…
Дина искоса на меня посмотрела и сказала:
— Очень интересный город!
Но тут я опомнился и принялся рассказывать о нашем посещении «Красного котельщика».
— Ну, завод! Ну, продукция! Каждый котел высокого давления обеспечивает сто тысяч киловатт-часов. Шесть таких котлов — и вот тебе по мощности весь Днепрогэс. Такую продукцию не положишь в чемодан, как пирожки. В собранном виде один котел выше тринадцатиэтажного дома. Ты думаешь, это предел? Как бы не так! Они сейчас работают над котлом сверхвысокого давления!
Рассказывая, я повернул в переулок налево. Ничего не подозревая, Дина последовала за мной, и через некоторое время мы оказались перед входом на Каменную лестницу, на площадке со старинными солнечными часами. Перед нами развернулся блекло-голубой залив в рамке красноватых берегов.
— Куда мы пришли? — остановилась Дина. — Разве общежитие здесь?
— В противоположной стороне, — оказал я. — Но разве ты не хочешь спуститься к морю?
Дина заколебалась:
— Но ведь меня Геннадий ждет.
— Подождет, — беспечно оказал я, беря ее под руку.
Покатавшись на лодке часа два, мы снова поднялись наверх, и я привел Дину в парк.
— Разве общежитие здесь? — спросила она.
— Общежитие в другом конце города, но ты же должна посмотреть, какой у нас замечательный парк.
Мы гуляли по тенистым аллеям, взлетали вверх на «ракете», катались на разрисованных лодочках-качелях, хохотали в «комнате смеха», а под конец провальсировали на танцплощадке, причем я ни на минуту не выпускал из руки Динин чемодан.
— А теперь пойдем, я покажу тебе наш приморский бульвар, — сказал я.
— Но ведь Геннадий ждет, — слабо возразила она.
— Ничего, подождет. К тому же это почти по пути.
Когда мы подходили к монументу основателя Таганрога Петра Первого, который величественно стоит посредине Приморского бульвара, луна уже поднялась и протянула по воде свой бриллиантовый шлейф (кажется, вычурно, да уж ладно).
Мы сели на скамью, у самого обрыва, и заглянули вниз. Там, за темными портовыми амбарами-громадами, бесконечной сине-свинцовой пеленой расстилалось море. Волн мы отсюда не видели, но их однообразный ровный рокот не смолкал ни на минуту. Я рассказывал Дине о тете Наташе и ее мечте. Рассказывая, я смотрел в побледневшее под лунным светом лицо девушки, в ее глаза, казавшиеся теперь особенно глубокими, и все ближе склонял голову к ее плечу, пока щеки моей не коснулся завиток ее волос.
Но тут Дина вдруг вскочила и, сказав: «Но меня ведь Геннадий ждет!», быстро пошла прочь от скамьи. Я догнал ее, и мы зашагали темными немощеными улочками к четырехэтажному зданию общежития, светящемуся множеством окон.
— Так что же представляет собой твоя тетушка? — спросила Дина.
— Как тебе сказать? — ответил я. — Подчиняясь притяжению двух сил — мещанского прошлого и социалистического будущего, — она заметно колеблется: эмоциональное начало тянет к прошлому, интеллектуальное — к будущему.
— Что, что? — спросила Дина, подозрительно вглядываясь в меня. — Это твои слова?
— Н-н… не совсем, — замялся я. — В основном это, конечно, слова Горького, но чуть-чуть есть и моего…
— Яшка!.. — возмущенно топнула Дина босоножкой. — Опять сод-рал?! Безобразие! Как тебе не… — И вдруг, прервав себя, опросила: — А чемодан где?
— Чемодан?! — схватился я за голову. — Там, на бульваре… на скамейке…
— Растяпа! — с презрением сказала Дина. — Плагиатор и растяпа!..
