Часы бьют полночь - [125]

— Нихрена себе, — протянула Оля. — Понимать его речь? Это тоже из-за… штуки?

— Из-за неё, да, — он кивнул и осторожно закружил её, неумело, но старательно. — Она, кстати, не шибко довольна происходящим и пытается толкать меня к этой хреновине. Но пока несильно.

— Что будет, если оно нас поймает? — поинтересовалась Оля, скосив глаза в сторону мазутной массы. Та потихоньку облепляла стены, расширялась, двигалась к ним, в дальний угол, к огромной таёжной ёлке. — Я не спросила ни в квартире, ни на улице, но… ты знаешь?

— Ничего хорошего, — отозвался Женька и прикрыл глаза, прислушиваясь. — «Идите ко мне, потому что так нужно. Идите, и ваши кости будут уголь, ваши тела будут дым, ваши души будут огонь». Довольно поэтично, но нихрена не понятно.

— Может, это метафора на одержимость? — задумалась Оля. — Но делать меня одержимой «им» смысла нет, а тебе оно вообще ничего сделать не сможет…

— Ну, как сказать, — усмехнулся тот. — Вырубить и притащить к этому чуваку с протезом — тоже не слишком хороший исход. А уж он найдёт способ уговорить на симбиоз и тебя, поверь. Вот тебе и тела-дым, и души-огонь.

— Так ты всё-таки что-то помнишь?

— Нет. Но могу догадываться, что этот парень и Кирилл из маминого дневника — одно и то же лицо. И он поехавший наглухо.

Оля открыла уже рот, чтобы спросить, как он вообще додумался до такого вывода, но не успела. Женька вдруг перехватил её за талию — крепко, сильно — и дёрнул совсем не в ту сторону, в которую они двигались до того.

— Что ещё за?.. — вырвалось у Оли. Громко, слишком громко: кто-то из танцующих с неодобрением покосился на них. — Это снова… не ты?

Он не ответил. Лишь наклонился к её лицу и посмотрел в глаза, странно, по-птичьи повернув голову.

Красные вспышки в глазах стали настолько яркими, что, казалось, отсвечивали на щёки. Или это блики от гирлянд создают причудливую игру света на лице?

— Отпусти, — пробормотала Оля, холодея, но хватка стала только сильнее. Теперь оно действовало не с яростью потревоженного зверя, но с холодным расчётом, и отбиться она уже не могла.

Они сделали шаг. И ещё. И ещё. Мазутная масса заурчала, потекла к ним чёрным склизким ковром.

Оля скосила глаза на табло: почти двенадцать. Почти Новый год. Буквально полминутки осталось. Вон уже и люди собираются у большого проектора, где вот-вот покажут президента, а потом — Спасскую башню и громыхающие на ней часы.

Часы, бьющие полночь.

Чёрная масса коснулась её ботинок, и у Оли подкосились ноги. Внутри поднялась холодная паника: нет, нет, не сейчас! Дайте ей ещё несколько мгновений, ещё хотя бы полминуты, полминуты чудес — и она всё исправит, и план претворится в реальность и спасёт обоих, и…

Она с изумлением ощутила, как ослабевает хватка на её руке. Лихорадочное волнение подкатилось к горлу: пришёл-таки в себя? Вовремя, ничего не скажешь!

Чёрные отростки, испещрённые отверстиями, поднялись на уровень её колен. Медленно охватили лодыжки. Ещё чуть-чуть — и станет совсем поздно.

Оля с силой дёрнула кистью, вырывая её из Женькиной ладони. Вторая его рука по-прежнему сжимала её талию и отпускать явно не собиралась, но хоть немного свободы уже было лучше, чем ничего.

Времени почти не оставалось. Либо она сделает это сейчас — либо никогда.

— Ты когда-то говорил, — хриплым от волнения голосом произнесла Оля, — что таскать с собой нож — хорошая идея… так вот, я не согласна.

Освободившейся рукой она пошарила в кармане джинсов. И натолкнулась на нужный предмет почти сразу — маленькую, плоскую пластиковую коробочку. Внутри гремело что-то металлическое.

Женька — или то, что было им — смерил коробочку внимательным взглядом. По свободной руке, теперь безвольно свисающей вдоль тела, прошла еле заметная дрожь.

Отростки поднялись выше. Теперь она ощущала их прикосновение на бёдрах.

— Я не согласна, потому что есть кое-что получше, — прошипела Оля, одним движением пальцев открывая коробочку и стремительно выхватывая её содержимое.

Тусклый металл бритвенного лезвия даже не блестел в свете гирлянд.

Рука Женьки дёрнулась, пошла было вверх — но снова опустилась, не успев перехватить Олино запястье. Похоже, тот, в каком бы состоянии сейчас ни был, всё же старался не дать «этой штуке» помешать ей претворить план в жизнь.

— А теперь дай ладошку, — скомандовала Оля и поудобнее сжала в пальцах лезвие. — Заранее прошу за это проще…

Она не договорила: музыка прервалась. Со стороны центра зала послышались чьи-то радостные возгласы и дружные аплодисменты. Кто-то свистел, кто-то просто хлопал, кто-то выкрикивал бессвязные поздравления.

Уже? Она всё-таки успела?

Оля обернулась и ощутила, как с сердца падает холодный камень. Взрослые, дети, старики — все собрались в центре зала. Все смотрели на экран проектора, где возвышалась величественная Спасская башня.

Вместо вальса из колонок грохнул удар часового механизма.

Часы били полночь. Наступал Новый год.

* * *

— Сейчас! — пробормотала Оля.

Быстро, пока тот не успел среагировать, она схватила Женьку за правую руку и с силой чиркнула лезвием по его ладони. Поверх старого пореза, вскрывая его, делая из старой раны новую, пробуждая монстра внутри, выпуская его на свет.