Часы без циферблата, или Полный ЭНЦЕФАРЕКТ - [53]

Шрифт
Интервал

– Что-то вы совсем раскисли, Александр Михайлович! А таким молодцом были первые дни. Может, случилось что? – Татьяна попыталась засунуть ему под мышку холодный градусник, он мягко отстранился.

– Я сам!

Мэрилин Монро больше не радовала его своим присутствием. Ему больше нравилась смена взрослой медсестры – вроде и не скажет ничего особенного, а в каждом слове теплота неподдельная и тихое сочувствие.

Часы без циферблата спешили на пять минут. Он заметил это только сегодня, так как следил за временем исключительно по часам на стене, позабыв о телефоне. Ручные давно валялись в прикроватной тумбочке, а ведь раньше и дня не мог прожить без часов на руке. Эта привычка появилась давно, когда встал вопрос о приобретении элитных котлов, необходимых как признак солидности и достатка. На две пары, себе и Антонине, денег не хватало, и он благородно решил первые часы купить Тоне, а потом уж и себе, жил же как-то без них. Она наотрез отказалась: нет и всё, тебе нужней, ты с людьми серьёзными встречаешься, вопросы решаешь, а мне какая разница, в чём у плиты стоять. Антонина ни дня не работала. Уже на шестом месяце экзамены выпускные в вузе сдавала. Потом Женька, муж, дом, заботы. Приучена была к порядку и домовитости, готовить обожала, пироги пекла разные и о себе не забывала. Саша за порог – она масочку для свежести на лицо нанесёт или в салон на маникюр сбегает, Женю на маму оставит. А няньки у неё отродясь не было, и домработницы тоже, всё сама, и при этом долго оставалась всё такой же хорошенькой и беленькой.


Два дня подряд дул шквалистый северный ветер. Он бился в окна, кружил и разносил по всему двору кленовые листья, издавая странные звуки, похожие на глубокие больные вдох и выдох. Александр Михайлович подолгу стоял у окна, наблюдая, как осень стремительно набирает обороты: «Скоро польёт не переставая. Ну и хорошо, здесь и перекантуюсь. Глядишь, и первый снег, и первые морозы…»

Желания выйти на улицу не было, да и нельзя. Александр считал, что там, за порогом клиники, он лишний среди здоровых, сильных людей, тех, кто отчётливо видит свой завтрашний день. Он же боялся всего этого и суеверно старался стирать все мысли и планы на будущую жизнь, которая, как ему казалось, неуловимо сходила на нет, лишая права на надежду.

– Саш! Ну что с тобой? – Аркаше было не до шуток. – Давай начистоту! Ты что, не веришь, что мы тебя вытащим?

– Не знаю, Аркадий! Два раза удача по одному и тому же вопросу не приходит. И так спасибо тебе, двадцать лет протянул.

– Ну ты же не боялся тогда ничего! Наоборот, злой был, уверенный!

– Молодой был! Дурак! Вот и уверенный… Ладно, это осень, наверное, так на меня действует. Умирает вокруг всё, и я до кучи!

– Не умирает, а засыпает! Чтобы по весне всё по новой! Вот и у тебя так же будет!

– А если нет?

– Иди ты в задницу! Значит, похороним достойно. Но учти: будешь так раскисать – не приду на похороны! А если и приду, то руки не подам и разговаривать не буду! – Аркаша по привычке засунул руки глубоко в карманы и прыснул от смеха.

– Идиот! Кто бы нас услышал сейчас, точно решат, что мы подспятили. Выпить есть?

– Тебе нельзя! – замахал руками Аркадий.

– Можно, Аркаша, можно. И шахматы тащи. Разнесу тебя в пух и прах!

– Может, ещё и девочек тебе выписать? – Аркадий приплясывал на месте и смешно корчил толстую морду.

– Не, с девочками повременим. А вот курить буду и бухать тоже буду!

Они просидели почти до трёх ночи и убрали больше половины бутылки армянского коньяка.

– Жрать охота! Шашлыков бы! – Саша мечтательно закатил глаза.

– Только не говори, что мы будем разводить костёр посреди палаты. Сань, если нас застукают или накапает кто, меня уволят, – промямлил подвыпивший врач, хирург, друг Аркадий Соломонович.

– Не, не посмеют! Я восстание тут организую! Марш протеста!

– Ладно, болезный мой, пойду в ординаторскую, сворую что-нибудь для тебя из холодильника общакового.

– Да, хороший у них главный хирург! Ворюга, дебошир и пьяница.

– Зато не бабник.

– Я тоже, по-моему, завязал. Иди уже, добудь нам трофейного закусона и чайку бы с лимончиком!

Странно, на чём зародилась их дружба? Он – повеса, балагур, вечно разрушающий все устои. Аркадий – добропорядочный обыватель, в сущности, скучнейший тип, ботан. И женился ещё на третьем курсе института на страшненькой Римме. Вернее, не женился – а женили родители на дочери своих близких друзей. Видно, такой порядок вещей вполне типичен для еврейских семей: родичи лучше знают, как их единственному сыну будет хорошо и с кем. Они крайне не приветствовали их дружбу, и Римма к ним с радостью присоединилась. Думали, одним фронтом отвадят хорошего мальчика от дурной компании.

А Аркадия было не отлепить от Сашки, тащился он от его бесшабашности и умения жить как хочется, а не так, как должно. Римма даже историю сочинила, что Александр домогается её и делает непристойные предложения. Сашка только ржал до слёз: не оправдываться же, что враньё это всё голимое.

Ещё неделя – и переезжать в отделение химиотерапии. Александр Михайлович с грустью поглядывал на часы без циферблата: «Надо как-то изловчиться и с собой их прихватить. Именно эти, других не надо, хоть пусть и точь-в-точь будут».


Еще от автора Ирина Борисовна Оганова
#Иллюзия счастья и любви

Пять новелл о жизни и любви, уводящих читателя в тайный мир желаний и запретных эмоций героев нового времени, в которых каждый может с легкостью узнать самого себя. Об авторе: Ирина Оганова не просто известный искусствовед и популярный Instagram-блогер. Эта яркая и стильная женщина обладает удивительным талантом прозаика. Она создает живые истории человеческих взаимоотношений, растворяющиеся в стремительном марафоне современности – драматические этюды встреч и расставаний, полуразмытые питерским дождем.


Рекомендуем почитать
Америго

Прямо в центре небольшого города растет бесконечный Лес, на который никто не обращает внимания. В Лесу живет загадочная принцесса, которая не умеет читать и считать, но зато умеет быстро бегать, запасать грибы на зиму и останавливать время. Глубоко на дне Океана покоятся гигантские дома из стекла, но знает о них только один одаренный мальчик, навечно запертый в своей комнате честолюбивой матерью. В городском управлении коридоры длиннее любой улицы, и по ним идут занятые люди в костюмах, несущие с собой бессмысленные законы.


Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Тельце

Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).