Частная жизнь - [3]
Позже, году в 60-ом, я увидел настоящего стилягу. Здесь, в Перми, – я чуть с велика не упал. Около Дома офицеров стоял старикан лет 30-ти, одет как на картинке: брюки дудочкой, ботинки »на манной каше», пиджак с плечами, галстук с обезьяной, кок на темени – ну всё. Я в восторге кинулся к приятелям – поделиться. А они моего восторга не поняли, идти смотреть на живого стилягу не захотели. Мало того, оказалось, они не знали, что такое «стиляга» – хотя сами этим словом дразнились! И из-за этого стиляга в моих глазах вырос, а мои приятели как будто уменьшились. И лицо-то у него на самом деле было человечье, и вел себя он разумно, не дергался, и в одежде его угадывалось некое правило (как позже выяснилось – стиль)…
Но и в едином строю ходить тогда было чертовски заманчиво. В 1957 году мы запустили в космос СПУТНИК! 4 октября 1957 г. мы закинули 84 кг на орбиту – 947 км в апогее (новое слово). Это был первый в мире искусственный спутник Земли. Через месяц – второй, уже 508 кг на 1671 км. А там пошел и третий, гигант – 1327 кг на 1880 км. И все это – мы! Маленькие злые американцы отстали от нас на четыре месяца. И спутники-то у них были вшестеро мельче против наших, и запускали-то они их ближе и совсем не в мирных целях. Ну да что с них взять – империалисты, скоро помрут от зависти, без нашего вмешательства.
Бабки наши несознательные тоже на спутники ворчали: «Скоро разобьются». Стариков тогда заботили налоги на усадьбу, на кроликов, на яблони. Пермь тогда была двухэтажная: бывшие купеческие дома, разделенные на 4-8 квартир, – кирпичный беленый низ, бревенчатый черный верх; бараки – целые поселки бараков по уши в грязи, тропы мощены досками (Пермь – столица бараков!); но много было частных домов с фруктовыми садами – вот их-то и обкладывали налогами. «Частный сектор» мешал социализму. Начиналось массовое строительство знаменитых хрущевских пятиэтажек.
На наполовину деревянном Комсомольском проспекте открылся новый кинотеатр – «Октябрь».
1958. ДОПОЛИЭТИЛЕНОВАЯ ЭРА
Это когда полиэтилена еще не было и хлеб носили в авоськах. А покупали его в «ямке» – полуподвальном магазинчике на улице Карла Маркса, где со двора продавали керосин – для тех, у кого еще оставались керогазы. Всем жильцам нашего дома ставили газовые плиты (благосостояние росло) – керогазы выбрасывали, и они валялись везде, керогазы, пацаны их подбирали, выковыривали слюду из круглого окошечка сбоку и сдавали железо в металлолом, а именно – разбитному коротко стриженному парню в рубашке-«расписухе», он объезжал дворы на зеленом фургоне, увешанном глиняными свистульками и воздушными шариками с волнующей надписью «Май». Пацаны хватали их в обмен на покореженное железо и бежали прочь, радуясь, как туземцы, объегорившие глупого и жадного конкистадора.
В «ямке» продавали всё: чернила, оконную замазку и куриные яйца из ящиков, набитых стружкой. За яйцами надо было стоять. Давали по десятку в одни руки, и мать сдавала меня в аренду соседке, чтобы ей дали два. Я не протестовал, хотя стоять мне было ужасно скучно. Там, в очередях, я и научился созерцать – таращиться на стружки или на муравьев под ногами. Муравьи тогда были близко…
Со стадиона доносился бравурный марш:
А никто и не сомневался. Насчет ума были сомнения. Выскочка Никита Хрущёв повсюду велел кукурузу сеять. Народ плевался, но сеял. А куда деваться?
Дома у нас стояла радиола «Даугава». Она была очень красивая и сложная, и еще очень важная, похожая на квадратную голову фантастического советского божества. Она очаровывала светом зеленого глаза и завораживала неземными голосами, которые, если покрутить ручку справа, то мелодично свистели, то вдруг пугали внезапным рыком. Я был уверен, что слышу космос. Кругом все говорили только о космосе, о спутниках, все мне объясняли, что это такое, и никто ничего не мог объяснить.
«Поймать передачу» умели только взрослые. «Передаем последние известия», – вдруг говорил уверенный голос и рассказывал нам про целинные урожаи, про Лумумбу, про кубинских повстанцев, идущих на Гавану.
Китайская дружба кончалась. Еще шли к нам из Китая настоящий китайский чай, синие китайские кеды – мечта каждого мальчишки; синие мужские шубы, овчиной внутрь и с капюшоном, – гордость пап; нарядные китайские термосы с драконами – предмет вожделения мам. Еще шли теннисные шарики, авторучки с золотым пером и много чего еще – и все превосходного качества и с неизменным клеймом – «Дружба», «Дружба», «Дружба»… Но «редиска» Мао уже замыслил измену, Сталин как в воду глядел, назревал китайский культ и «большой скачок» в коммунизм… Тут у некоторых возникали вопросы, но они их предпочитали не задавать: в стране была «оттепель», конечно, но она могла кончиться в одну ночь.
А газовая плита – вот она, и баллон к ней в углу. Газ кончится – приедут дядьки на машине и заменят баллон. И никаких дров не надо и дровяников, и керосином не воняет. Цивилизация.
1959. СУРГУЧ НА ГОРЛЫШКЕ
Автор “интеллектуальной прозы” живёт и осмысливает жизнь в провинции, читателю известны его книги “Майя”, “Ничья”, сказка с одним началом и восемью концами “Солдат на болоте”. Новую коллекцию прозы Владимира Киршина объединяет новый герой — человек, потерявший себя в российских катаклизмах на переломе времени, на переломе формации. В поисках любви и веры он отправляется в чужую страну.
Автор благодарит за финансовую помощь в издании «Избранного» в двух томах депутатов Тюменской областной Думы Салмина А. П., Столярова В. А., генерального директора Открытого акционерного общества «Газснаб» Рябкова В. И. Второй том «Избранного» Станислава Ломакина представлен публицистическими, философскими, историческими, педагогическими статьями, опубликованными в разное время в книгах, журналах, научных сборниках. Основные мотивы публицистики – показ контраста между людьми, в период социального расслоения общества, противопоставление чистоты человеческих чувств бездушию и жестокости, где материальные интересы разрушают духовную субстанцию личности.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Осенью 1960 года в престижном женском колледже Рэдклифф — одной из «Семи сестер» Гарварда — открылась не имевшая аналогов в мире стипендиальная программа для… матерей. С этого момента Рэдклифф стал центром развития феминистского искусства и мысли, придав новый импульс движению за эмансипацию женщин в Америке. Книга Мэгги Доэрти рассказывает историю этого уникального проекта. В центре ее внимания — жизнь пяти стипендиаток колледжа, организовавших группу «Эквиваленты»: поэтесс Энн Секстон и Максин Кумин, писательницы Тилли Олсен, художницы Барбары Свон и скульптора Марианны Пинеды.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
В рамках журналистского расследования разбираемся, что произошло с Алексеем Навальным в Сибири 20–22 августа 2020 года. Потому что там началась его 18-дневная кома, там ответы на все вопросы. В книге по часам расписана хроника спасения пациента А. А. Навального в омской больнице. Назван настоящий диагноз. Приведена формула вещества, найденного на теле пациента. Проанализирован политический диагноз отравления. Представлены свидетельства лечащих врачей о том, что к концу вторых суток лечения Навальный подавал признаки выхода из комы, но ему не дали прийти в сознание в России, вывезли в Германию, где его продержали еще больше двух недель в состоянии искусственной комы.
К сожалению не всем членам декабристоведческого сообщества удается достойно переходить из административного рабства в царство научной свободы. Вступая в полемику, люди подобные О.В. Эдельман ведут себя, как римские рабы в дни сатурналий (праздник, во время которого рабам было «все дозволено»). Подменяя критику идей площадной бранью, научные холопы отождествляют борьбу «по гамбургскому счету» с боями без правил.