Часть I. От Февраля до Октября - [7]

Основной спорный вопрос, вокруг которого группировались все остальные, был таков: бороться за власть или нет? брать ее или не брать? Уже одно это показывает, что мы имели перед собой не эпизодические расхождения взглядов, а две тенденции исключительного принципиального значения. Одна из этих тенденций, основная, была пролетарской и выводила на дорогу мировой революции; другая была «демократической», т.-е. мелкобуржуазной, и вела в последнем счете к подчинению пролетарской политики потребностям реформирующегося буржуазного общества. Тенденции эти сталкивались враждебно на всех сколько-нибудь существенных вопросах всего 1917 года. Именно революционная эпоха, т.-е. такое время, когда накопленный капитал партии пускается в непосредственный оборот, должна была неизбежно вскрыть и обнаружить на деле такого рода разногласия. В большей или меньшей степени, с теми или другими отклонениями, эти две тенденции будут еще не раз проявляться в революционный период во всех странах. Если под большевизмом, выделяя самое в нем существенное, понимать такое воспитание, такой закал, такую организацию пролетарского авангарда, при которых он становится способен вооруженною рукой захватить власть; если социал-демократизм понимать в смысле реформистски-оппозиционной деятельности в рамках буржуазного общества и приспособления к его легальности, т.-е. фактического воспитания масс в духе признания незыблемости буржуазного государства, – то совершенно ясно, что даже и внутри коммунистической партии, которая ведь не выходит сразу готовой из печи истории, борьба между социал-демократическими тенденциями и большевизмом должна ярче, открытее, незамаскированнее всего обнаружиться в непосредственно-революционный период, когда вопрос о власти становится ребром.

Задача завоевания власти поставлена была перед партией только 4 апреля, т.-е. после прибытия Ленина в Петроград. Но и с этого момента линия партии отнюдь еще не имеет целостного, неразрывного, для всех бесспорного характера. Несмотря на решения апрельской конференции 1917 года, сопротивление революционному курсу – то глухое, то открытое – проходит через весь подготовительный период.

Изучение хода разногласий между февралем и закреплением Октябрьского переворота представляет не только исключительный теоретический интерес, но и неизмеримое практическое значение. Разногласия, вскрывшиеся на II съезде, в 1903 году, Ленин назвал в 1910 году «антиципацией», т.-е. предвосхищением. Очень важно прослеживать эти разногласия, начиная с их истоков, т.-е. с 1903 г., и даже ранее того, например, с «экономизма». Но это изучение получает смысл лишь в том случае, если оно доводится до конца и проводится через тот период, когда разногласия подверглись решающему испытанию, т.-е. через Октябрь.

Мы не можем ставить себе задачей, в пределах настоящих страниц, исчерпать все стадии этой борьбы. Но мы считаем необходимым, хоть отчасти, заполнить тот вопиющий пробел, который имеется в нашей литературе по отношению к наиболее важному периоду в развитии нашей партии.

В центре разногласий стоит, как уже сказано, вопрос о власти. Это вообще оселок, на котором определяется характер революционной (и не только революционной) партии. В тесной зависимости от вопроса о власти ставится и разрешается в этот период вопрос о войне. Мы рассмотрим оба эти вопроса по главнейшим хронологическим вехам: позиция партии и партийной печати в первый период после низвержения царизма, до прибытия Ленина; борьба вокруг тезисов Ленина; апрельская конференция; последствия июльских дней; корниловщина; Демократическое Совещание и Предпарламент; вопрос о вооруженном восстании и захвате власти (сентябрь – октябрь); вопрос об «однородном» социалистическом правительстве.

Изучение этих разногласий позволит нам, как мы надеемся, сделать выводы, могущие иметь значение и для других партий Коммунистического Интернационала.

БОРЬБА С ВОЙНОЙ И ОБОРОНЧЕСТВОМ

Низвержение царизма в феврале 1917 года знаменовало, конечно, гигантский прыжок вперед. Но если взять Февраль только в рамках Февраля, т.-е. не как ступень к Октябрю, он означал лишь, что Россия приблизилась к типу, скажем, буржуазно-республиканской Франции. Мелкобуржуазные революционные партии, как им и полагается, взяли февральскую революцию не как буржуазную, но и не как ступень к социалистической, а как некоторую «демократическую» самоценность. На этом они и построили идеологию революционного оборончества. Они защищали не господство того или другого класса, а «революцию» и «демократию». Но и в нашей собственной партии революционный февральский сдвиг породил на первых порах чрезвычайное нарушение политических перспектив. По существу дела, «Правда» в дни марта была гораздо ближе к позиции революционного оборончества, чем к позиции Ленина.

«Когда армия стоит против армии, – читаем мы в одной из редакционных статей, – самой нелепой политикой была бы та, которая предложила бы одной из них сложить оружие и разойтись по домам. Эта политика не была бы политикой мира, а политикой рабства, политикой, которую с негодованием отверг бы свободный народ. Нет, он будет стойко стоять на своем посту, на пулю отвечая пулей и на снаряд – снарядом. Это непреложно. Мы не должны допустить никакой дезорганизации военных сил революции» («Правда», N 9, 15 марта 1917 г., статья: «Без тайной дипломатии»). Речь идет не о классах, господствующих и угнетенных, а о «свободном народе»; не классы борются за власть, а свободный народ стоит «на своем посту». Идеи, как и формулировки, насквозь оборонческие! И далее в той же статье: «Не дезорганизация революционной и революционизирующейся армии и не бессодержательное „долой войну“ – наш лозунг. Наш лозунг – давление (!) на Временное Правительство с целью заставить его открыто, перед всей мировой демократией (!), непременно выступить с попыткой (!) склонить (!) все воюющие страны к немедленному открытию переговоров о способах прекращения мировой войны. А до тех пор каждый (!) остается на своем боевом посту (!)». Программа давления на империалистическое правительство с целью «склонить» его к благочестивому образу действий была программой Каутского – Ледебура в Германии, Жана Лонгэ во Франции, Макдональда в Англии, но никак не программой большевизма. Статья заканчивается не только «горячим приветствием» пресловутому манифесту Петроградского Совета «К народам всего мира» (манифест этот полностью продиктован духом революционного оборончества), но и «с удовольствием» отмечает солидарность редакции с явно оборонческими резолюциями двух петроградских митингов. Достаточно указать, что одна из этих резолюций заявляет: "Если германская и австрийская демократии не услышат нашего голоса (т.-е. «голоса» Временного Правительства и соглашательского Совета.