Часть 1. Роль среды - [18]

, которые ничем не похожи и, напротив, всеми чертами отличаются от настоящих гор.

Возвышенные равнины

Плоскогорья — это большие открытые высокие равнины с сухой, по крайней мере в Средиземноморье, почвой и, следовательно, с твердой почвой; изредка их пересекают водные артерии. Дороги и тропинки истаптываются здесь относительно быстро. Так, плоскогорье Эмилии (впрочем, это едва ли плоскогорье, скорее, равнина) повсюду перекрещивается дорогами и всегда служило местом развития блестящей цивилизации, эмблемой которой выступает Болонья. Малая Азия со своими богатыми третичными перекрытиями (без них она оставалась бы столь же дикой, как соседние Загрос^*BQ или Курдистан)¹⁵⁷, со своей караванной торговлей, караван-сараями, с ее городами в местах перевалочных пунктов является средоточием уникальной истории торговых путей. Высокогорные алжирские плато сами по себе являются степной дорогой, бесконечно тянущейся от Бискры и впадины Шотг-эль-Ходна до марокканской Мулуйи¹⁵⁸. В Средние века великий тракт, идущий с Востока на Запад, связывал их рынки, и этот позвоночный столб, существовавший еще до подъема Беджайи, до основания Алжира и Орана и до расцвета Сарацинского моря в X веке¹⁵⁹, соединял всю Малую Африку между Ифрикией и Марокко.

Что касается двух плоскогорий в окрестностях Апеннин, которые на западе занимают приблизительно часть Умбрии и Тосканы, а на востоке — Апулии, то осмелимся ли мы утверждать вслед за Филиппсоном¹⁶⁰, что они были важнейшей ареной исторического и культурного развития полуострова? Во всяком случае, роль их была велика. Ее значительность вытекает из того простого факта, самого по себе примечательного, что через эти форпосты Италии проходило множество путей. На западе Рим очень скоро проложил через туфовые плато южной Этрурии свои дороги: виа Фламиния, виа Америна, виа Кассия, виа Клодия, виа Аурелия. Еще в XVI веке их маршрут протекал без изменений. Апулия, довольно низкое обширное известняковое плато¹⁶¹, повернутое на восток в сторону Албании, Греции и Леванта, равным образом открыто для передвижения. Два ряда городов пересекают ее двумя длинными параллельными линиями: одна тянется по побережью от Барлетты до Бари и Лечче, другая — через 10 км вглубь, от Андрии до Битонто и Путиньяно¹⁶². С античных времен Апулия была очагом заселения пространства, лежащего между морем и внутренней почти пустынной зоной — Мурдже^*BR, но также и очагом культуры. Ввиду изобилия торговых путей она была издавна открыта для влияний с запада — ее латинизация¹⁶³ прошла вполне гладко, — как и для тех воздействий, которые оказывают на нее с востока Греция и Албания, преодолевая разделяющее их море. Некоторые эпохи истории Апулии оставляют впечатление, что она буквально поворачивается спиной к полуострову; судя по всему, эта страна от начала до конца является созданием бесчисленного количества человеческих рук¹⁶⁴. В XVI веке обширная и богатая область Пулье^*BS является огромной житницей и хранилищем оливкового масла. Всякий устремляется сюда, особенно венецианцы, которые всегда вынашивали мечту обосноваться здесь и даже дважды, в 1495 и 1526 годах, были близки к ее осуществлению; но кроме них и другие города Адриатики — Рагуза, Анкона, Феррара¹⁶⁵. Благодаря наличию небольшой островной группы Тремити и деятельности Frati della Caritä^*BT, которые там обитают, на протяжении XVI века в Апулии не прекращается контрабанда зерна¹⁶⁶.

Но самый яркий пример кипучей жизни этих плоскогорий являют собой в середине испанского полуострова Старая и Новая Кастилия, земли которых избороздили дороги или, скорее, дорожные колеи¹⁶⁷, истоптанные к тому же тысячами ног и копытами караванов arrieros^*BU (роль возчиков, причудливые обыкновения которых описывает Сервантес, сравнительно невелика¹⁶⁸). Эти бесконечные вереницы вьючных животных, мулов, осликов, не видных из-под поклажи, пересекают Кастилию с севера на юг и с юга на север. Они перевозят все, что встречается на пути: зерно и соль, шерсть и лес, глиняную или фаянсовую посуду из Талаверы и путешественников.

Эти «грузоперевозки» позволяют Кастилии обеспечивать связи между окраинными областями полуострова, которые окружают ее и часто отделяют от моря. Именно благодаря этим сообщениям Кастилия, как было о ней сказано¹⁶⁹, «создала Испанию». Именно они определяют и, если угодно, обнажают сущность экономики страны: в самом деле, с давних пор эти караванные пути ведут на восток, прежде всего в Барселону, в задачи которой, наряду с прочим, входила продажа испанской шерсти; затем в Валенсию, процветавшую в XV веке¹⁷⁰, в эпоху Альфонса Великодушного (1316–1458); наконец, в Малагу и Аликанте, которые в XVI веке являются портовыми центрами торговли шерстью. А. Шульте в своем труде о Grosse Ravensburger Gesellschaft^*BV полагает, что закат Валенсии в конце XV века вызван тем, что транспортировка товаров по кастильским дорогам, в полной мере развернувшаяся при порядках, установленных католическими королями, переместилась в активные города Севера: Медину Дель Кампо, Бургос, Бильбао, через посредство которых Испания устанавливает связи с могущественной Северной Европой. Эта правдоподобная гипотеза снова обращает наше внимание на упомянутое пространственное оживление, на караванную торговлю, без которой невозможно понять ни Испанию в целом, ни саму Кастилию с ее городами, расположенными вдоль линии, протянувшейся с севера на юг вдоль дорог, служивших для выгона скота на горные пастбища и для перевозки грузов, которые некогда были путями Реконкисты. Не стала ли эта простота сообщений первым условием действенного управления, благодаря которому Кастилия, наставляемая «железной розгой» своих королей, о которой говорит в 1581 году