Часовщик - [81]

Для обсуждения затрат на памятник велено было собрать 'людей лучших' от всех концов и сотен Москвы. Затраты ‑ пополам, половину вносит казна, половину ‑ Москва. Уже позднее я узнал ‑ добавилась еще треть от Новгорода Великого. Зато ‑ стоит до сих пор, и цветы к нему носят, и давно уж вступающий в стрельцы московские ‑ целует знамя и саблю именно здесь[14].

'Заводские' рассаживались в непривычно большой и теплой палате. Вообще‑то, обычно это был жилой сарай‑общежитие для ссыльных, с одноярусными кроватями и длинным обеденным столом посередине. Как этот сарай строили... даже на временных, до весны, столбах, работка адская ‑ здание огромное. Позже, после переселения ссыльных на 'постоянное место жительства', это здание должно было стать одним из 'чистых' рабочих сараев‑цехов, предназначенных для сборки точных изделий или чистовой обработки их деталей. Но сейчас помещение использовалось для установочного собрания ‑ нужно было хоть начерно распределить работы, связанные уже с производством, а не выживанием ссыльных и первичной подготовкой к расширению и укреплению поместья.

Кузьма скромненько притулился на краешке второго ряда. Угрюмый, нелюдимый молодой деловой[15] кожемяка и в Москве‑то не любил лезть на люди. Зато близко к печке пристроился ‑ здоровой железной бочке с уходящей в крышу выводной трубой. Сам же и ковал для нее части, когда их десяток гоняли молотобойцами на самые простые заводские работы. Или это другая была, из противоположного конца? Не разобрать уже, после 'новых' окончательно собирали печки уже местные умельцы.

‑ Куды лезешь, малой? ‑ Егорище, прозванный так за размеры десятник 'вечных лесорубов', держал за ухо Игнатку ‑ самого молодого и мелкого из холопов. Тот вознамерился влезть на первую, ближнюю к столу, лавку. Кузьма про себя хмыкнул. Составленный из мощных тугодумов десяток Егора на заводе, пожалуй, и не бывал чаще раза в седмицу. Такой народец, к новым ухваткам по полгода примеряющийся, зато здорово работающий там, где нужно поменьше мозгов, побольше силы. Даже и начальный над ними ‑ Егор, говорили, на всю справу вроде топора, особые образцы имеет, чтобы знать, когда в переточку отдавать. Видел Кузьма особый короб, для лесорубов сделанный, со особыми отделениями для всяких разных нужд. Даже и сам немного подсобил при сборке. Так короб тот, считай, здоровенный сундук напоминал ‑ в одном отсеке жратва повседневная, в другом ‑ на случай налета, если в лес уходить придется, в третьем ‑ железки больших топоров запасные, в четвертом ‑ малых, коими сучья обрубают. И каженное утро божье, принимал у укладчика ‑ складского начальника Егорище припас, сам проверял все, да и вез к работному месту. За то и поставлен, говорят ‑ придирчив, грамоте да счетной премудрости обучен.

‑ Егор, Игнатку‑то отпусти! По шее давать в своем десятке будешь, кто урок не пристрастно выполнять будет! ‑ рев, истинно рев вошедшего Саввы заглушил нестройный шум голосов в покое. Кузьма на 'начального над обороной' глянул ‑ и обомлел вовсе. Рассерженный Савва ‑ это пострашнее Олега Тимофеича, надевшего глухой шлем, да вызвавшего на учебный поединок особо провинившегося. Барин поучит, поговорит тихо, только сам, да десяток твой и будут знать, провинился ты, или жребий так выпал ‑ уж пять‑семь поединков Олег Тимофеич каждый день проводил. А вот Савва может просто в голос десяток плетей присудить ‑ и тут уж всякому видно ‑ что‑то ты неверно сделал. Вычет заработал ‑ а та половина бывших пищальников, что больше всех этих вычетов наберет, во вторую очередь и семьи увидит, и дом с землею получит.

‑ Дык, Савватий, куда ж лезет малец, на начальных людей место‑то! ‑ сам Егорище, присевший во втором ряду, вполне соблюдал недавно зачитанный барином 'лист о верховенстве'. Хотя мог бы и при десятке своем сесть ‑ но тут сам выбирать мог, а со второго‑то ряду куда лучше слышно, чем с девятого‑десятого.

Савва, на самом деле, зашел злой на самого себя. 'Долгое' заклятье, какие Василий и барин клали десятками, сегодня не получилось ни разу ‑ хотя обычно уж три‑четыре раза на день выходило. А уж пора бы старые стрелы перезаклясть, давно лежат. Вот и досадовал.

‑ Погодь‑ка, Савва. ‑ 'хозяйская' рука заставила захлопнуть уже открывшийся для резкой отповеди рот. Надолго, может, и навсегда запомнил Савва даже не 'сватовство' свое или внезапно вылетевший сбоку клинок, отводящий смертельный удар в сече. Глубже и крепче врезался в память голос с другой стороны ночного костра ‑ А чтой‑то ложки замерли? Черпайте, ироды, небось отощали, в порубе сидя? Припасу довольно куплено, на всех хватит. Замолк Савва ‑ барин вошел, он разберется. Теперь всё в порядке будет. Не чета замковому начетнику, тот мог последнюю лошадь со двора свести за долги.

‑ Егорка, что же ты кормильца‑то своего на задние ряды гонишь? Забыл, во сколь его умение дороже твоего начальствования? Забыл, что печати для топоров наполовину им сработаны?

Барин был не в духе. Обычно таких во Егоров осаживал негромко ‑ а тут перекрыл весь зал, хоть и не криком ‑ но и лесорубы со своего ряда услыхали, наверное. Кузьма поежился ‑ вроде и не злой барин оказался, но сердит неизвестно на кого. Может, конечно, как в прошлый раз, обоз хлебный к сроку не поспевает, тогда тоже он всех собирал, и тоже сердит был. А может, и что похуже ‑ не зря ведь днем видели влетевшего во двор гонца. Война какая, к примеру ‑ и придется вместо всякой справы хозяйственной сначала пушки ковать, а потом еще и с войском идти ‑ переписаны‑то все в заводские пищальники, вот повелит барин сейчас всем пищали со склада принимать, и молись только, чтобы здоровым из похода вернуться. Опальных‑то, верно, в самые жаркие места совать будут.