Как выскочили‑то, как выскочили, прям спецназ ВДВ из рекламного ролика!
‑ Стой, тать!‑ орет один. Стою. Спокойно стою, потому как десяток в броне и при оружии ‑ это совсем не четверо, увлеченных силовым кобеляжем. Только и вякнул:
‑ Тати, боярин, вона там лежат, свеженькие. А я так, лучшей доли ищу.
‑ Какие тати? ‑ спрашивает. Все тот же, кстати, спрашивает, остальные на меня да вокруг поглядывают, а хлебала на замке.
‑ Да как обычно ‑ говорю. В халатах, шароварах, при саблях. То ли татары, то ли еще кто, я не спрашивал. Недосуг было. Смотрю, чешет боярин репу. Рукой, конечно, достать сложно, шлем мешает, и подшлемник. Но в мыслях, явно чешет. Для стимуляции этих самых мыслей. И то понять можно. Вот представьте себе. Налетели татары, рассыпались полон ловить, да усадьбы осаждать. Воевода ополчение собирает ‑ в смысле, заперся в крепостце, и ждет, кто прорваться сможет. Потому как на дорогах татары и шебуршат, и не поодиночке. Соответственно, бояре сбиваются в компании, да и начинают сначала ответную охоту на татар вокруг своих поместий, а затем и к крепости пробираться. Едут, понятно, не поодиночке ‑ кто с холопами боевыми, кто с детьми боярскими.
И такая вот команда, из одного боярина и еще девятерых боевых холопов, видит на неширокой, мягко говоря, дороге интересного путника.
Бредет себе верста коломенская, в какой‑то рванине, да босиком. За ним четыре лошадки ‑ низкорослые, с переметными сумами, плюс запряженная еще одной коняшкой телега. Лошадки недоуздками за седла увязаны ,одна за одной. Караванчик этот пылит себе неторопливо, будто так и надо. Единственный караванщик, который дылда, на посох опирается.
Боярский патруль приглядывается, очень уж груз на лошадках интересный. Что конкретно, не видно, но сумы явно не пустые. Опять же, чудится, что у передней, вроде, прямо поверх седла ‑ сабли в ножнах. Очень интересное зрелище, надо бы поближе подобраться, а то не всё видно. И пощупать не помешает ‑ вдруг мерещится? На ходу, вернее на скаку, создается простенький план, благо дорога ныряет в хорошо известную рощицу, километра так на полтора. В смысле, длина пути через рощу такая. Дальше, доблестная милиция[1], с ДНД в виде весьма средне вооруженных холопов, зажимает подозреваемого в клещи. И произносится историческая фраза, положившая начало нашему знакомству.
Продолжаю любоваться на боярина, вернее на его броню. Есть на что посмотреть, серьёзный набор. Какая‑то пластинчатая бронь, навроде бехтереца. На груди совершенно явное зерцало. Руки в кольчужной сетке, похоже она и под пластинами есть. На руках, соответственно, наручи, на голове шлем. Не тот, под который буденовку стилизовали, а что‑то вроде миски глубокой, со стрелкой сверху. Бармица есть, но лицо открыто.
Разглядывание длится недолго, и прерывается вопросом простым и понятным:
‑ Где?
‑ Ежели коняшек, говорю, на недоуздки возьмете ‑ то покажу.
Короткая пробежка, километра на два, у стремени боярского. Не особо и напрягает, кстати ‑ ноги у нынешнего тела длинные, а у местных лошадок ‑ не особо. Они вообще статью не потрясают ‑ не Росинанты, но в прошлой жизни я на фото и покрасивее видел. Где только теперь эта прошлая жизнь, вернее ‑ когда?
Добрались, в общем. Всё, как и оставлял ‑ четыре гопника, из них трое малолеток и один лет так двадцати, на травке. А двоих, больше похожих на переселенцев, я закопал ‑ всё таки, свои.
Стрелы поломанные лежат, шапка прорубленная.
‑ И это ты их обратал? ‑ в голосе у право‑ и родиноохранителя сомнение слышно без стетоскопа.
‑ Вишь, боярин, во‑он тот дубок?
С этого, чуть на особицу стоящего дуба я окрестности осмотреть хотел. Нелишняя предосторожность, если в небо то и дело дымовые столбы упираются, а по дороге какие‑то конники гонят совершенно явный полон. Переселенцам руки не вяжут, насколько я знаю. Так что второй день я шел параллельно дороге, лишь регулярно на неё выглядывая.
Так и в этот раз ‑ из‑за кустов огляделся, вроде никого. Со всеми предосторожностями пробираюсь к дубу, еще раз оглядываюсь, и не столько лезу, сколько ползу наверх.
А надо сказать, впереди не то, чтобы холм ‑ так, бугор невысокий, длинный и безлесный. За него и нужно заглянуть ‑ вдруг разъезд?
Разъезд, понятно, был ‑ вот эти самые четверо, и на этом же месте. Злостно нарушая все уставы, эти орлы развлекались с какой‑то девкой. Рядышком ‑ телега, и на ней виднеется что‑то сильно смахивающее на труп. Недавно начали, похоже. Один руки держит, один старается, двое наблюдают. Не вокруг оглядываются, на предмет злого меня, а за процессом. Цирк нашли, понимаешь. Не гоняли их ни в армии, ни хотя бы как меня ‑ на сборах перед присвоением. Которые сборы были, откровенно говоря, той еще профанацией. Ладно, прерываем взаимное любование ‑ у прошлого обитателя моего тела как раз был должок, перед похожими товарищами а‑ля татары. За одно небольшое село вообще, и один конкретный дом в частности. Надо бы отдать.
Склон бугра, на котором супостаты расположились, весь в кротовинах. И пара кустов. Похоже, раньше его обрабатывали ‑ очень уж ровный, да расположен удобно, около дороги. Кусты оставили самые крупные, которые проще обойти. Травка невысокая, с полметра. Ползет по этой травке шиза в квадрате. А как назвать, если пятнадцатилетнему, примерно, парню шестнадцатого века, мнится, что не так давно он был "sales engineer" немаленькой московской конторы века двадцать первого? И хотя последние воспоминания из "прошедшего будущего" и смазаны, зато более "ранние‑поздние" ‑ вполне подробны и логичны? Я, во всяком случае, не слышал, чтобы в сюжетах глюков фигурировали расчеты режимов резания. С другой стороны, ощущения тоже достаточно реальны, от пустого брюха, к примеру. Ползем, значит, старательно ощущая себя ровным куском склона. Способ проверенный задолго до нас обоих ‑ и вселенца, и носителя. А раз в голове и так новый разум плюс старая память, то "я тучка, тучка, тучка" шизу уже в квадрат возводит. А девка уже и не кричит даже ‑ такой только всхлип со взвывом пополам. Второй кобель пыхтит, голос потеряла. Два других долбогрессора так и пялятся, только что руки подрагивают. Один сел, кстати, левый.
