Чаща - [39]

Тем, кого ходульники утаскивали в Чащу, везло меньше. Мы не знали, что с ними происходило, но иногда они возвращались, затронутые порчей так страшно, как никто другой: улыбчивые, веселые, целые-невредимые. Те, кто не знал их близко, ничего особенного в них не замечали; с таким вернувшимся можно было проговорить полдня и так и не заподозрить ничего дурного — до тех пор, пока ты вдруг не хватал нож и не отрубал себе руку, и не выкалывал глаза, и не отрезал язык, а они все болтали как ни в чем не бывало и этак жутковато улыбались. А потом они забирали нож и шли в твой дом, к твоим детям, а ты лежал снаружи, слепой, задыхающийся, не в силах даже закричать. Если ходульники забирали кого-то, кто был нам дорог, единственное, на что нам оставалось для него надеяться — это смерть, но надежда оставалась только надеждой. Никто не знал наверняка, пока похищенный не возвращался, доказывая, что не умер, и тогда на него устраивали загонную охоту.

— Только не Кася, — прошептала я. — Только не Кася.

Венса опустила голову. Она рыдала, уткнувшись в мои руки и по-прежнему сжимая их железной хваткой.

— Нешка, пожалуйста! Ну пожалуйста! — Венса говорила хрипло, без тени надежды. Я знала: она никогда не пришла бы просить о помощи Дракона; она прекрасно понимала, что все бесполезно. Но ко мне она пришла.

Рыдания все не утихали. Я ввела Венсу в башню, в небольшую прихожую. Дракон нетерпеливо вошел в комнату и протянул ей чашку с каким-то настоем. Венса отпрянула и спрятала лицо в ладонях. Я передала ей чашку из своих рук. Едва отхлебнув, Венса тяжело обмякла, лицо ее разгладилось. Она позволила мне отвести ее наверх в мою комнатушку и тихонько прилегла на кровать, не закрывая глаз.

Дракон стоял в дверях и наблюдал за нами. Я взялась за медальон на Венсиной шее.

— У нее есть прядь Касиных волос. — Я знала, что Венса срезала локон с дочкиной головы в ночь накануне церемонии выбора, думая, что у нее ничего не останется от Каси на память. — Если я использую лойталал…

Дракон покачал головой:

— И что, по-твоему, ты надеешься найти, кроме улыбающегося трупа? Девушки больше нет. — Дракон дернул подбородком в сторону Венсы; веки ее постепенно смыкались. — Она поспит и чуть успокоится. Скажи возчику, чтобы приехал за ней утром.

Дракон развернулся и вышел, и хуже всего было то, как буднично он это произнес. Он не накричал на меня, не выбранил дурой; не заявил, что Чаща, того гляди, заберет и меня и добавит к своему воинству, и жизнь деревенской девчонки не стоит такого риска. Он не сказал мне, что я опьяненная успехом идиотка, которая только оттого, что расшвыривается зельями и выращивает цветы из воздуха, теперь забрала себе в голову, будто может спасти того, кого забрала Чаща.

Девушки больше нет. Он вроде бы даже сам сожалел о ней, ну, при всей своей резкости.

Я сидела рядом с Венсой, оледеневшая и немая, и держала ее загрубевшую красную мозолистую руку на коленях. Снаружи темнело. Если Кася еще жива, она в Чаще, смотрит, как садится солнце и в листве меркнет свет. Как долго человека выедают изнутри? Я представила себе Касю в лапах ходульников: как их длинные пальцы оплетают ей руки и ноги, и все это время Кася понимает, что происходит и что с нею станется.

Дождавшись, когда Венса уснет, я спустилась в библиотеку. Дракон был там: просматривал одну из своих громадных учетных книг. Я застыла в проеме, глядя ему в спину.

— Я знаю, что она была дорога тебе, — сказал Дракон через плечо. — Но нет доброты в том, чтобы обманывать ложной надеждой.

Я ничего не ответила. Ягина книжица заклинаний лежала открытой на столе, маленькая и потертая. На этой неделе я изучала только заговоры земли: фулмкеа, фулмедеш, фулмишта, надежные, незыблемые, настолько далекие от воздуха и огня иллюзии, насколько это вообще возможно для магии. За спиной у Дракона я забрала книжицу и спрятала ее в карман, а затем развернулась и молча спустилась вниз по лестнице.

Борис с удрученно вытянутым лицом, все еще ждал снаружи. Я вышла из башни; он оглянулся на меня от покрытых попонами коней.

— Ты отвезешь меня к Чаще? — спросила я.

Борис кивнул, я влезла в сани, накрылась полстью, а он взнуздал лошадей, уселся на козлы, крикнул «н-нооо!», звякнул поводьями — и сани заскользили по снегу.

Той ночью луна стояла высоко в небе — полная, несказанно прекрасная; на снегу повсюду лежал синий отсвет. По пути я открыла книжицу Яги и отыскала заговор для убыстрения бега. Я тихонько пропела его лошадям, те вслушались, насторожив уши, а в следующий миг ветер, сделавшись плотнее и глуше, больно надавил на щеки и ослепил глаза. Замерзшая Веретенка бледно-серебристой дорогой протянулась вдоль тракта, а на востоке впереди нас росла тень — росла и росла, и вот кони обеспокоенно замедлили бег и остановились вовсе — не понадобилось ни окрика, ни движения поводьев. Мир словно застыл.

Мы стояли под небольшой обтрепанной купой сосен. А впереди высилась Чаща — отделенная от нас сплошной каймой нетронутого снега.

Раз в год, когда земля оттаивала, Дракон уводил всех неженатых мужчин старше пятнадцати лет к границам Чащи. Он выжигал вдоль опушки бесплодную, черную полосу, а мужчины шли за его огнем и посыпали землю солью, чтобы ничего там больше не росло и не пускало корни. Клубы дыма хорошо просматривались из любой деревни. Видели мы, как чад поднимается к небу и по другую сторону Чащи, в далекой Росии; мы знали: там проделывают то же самое. Но всякий раз, дойдя до границы под сенью темных деревьев, огонь гас сам собою.