Чаша терпения - [13]

Улак — в буквальном переводе на русский язык, козлодрание. Он устраивался иногда по праздникам по указанию волостного управителя либо частным лицом из богатого сословия. Нередко какой-нибудь бек или бай, приглашая гостей по случаю рождения сына, устраивал для них улак. В нем участвовали семьдесят, девяносто или сотни полторы джигитов — лихих конных наездников. Для победителя назначался богатый приз: лошадь, парчовый халат или несколько вьючных верблюдов. Он должен был на всем скаку не выпустить из рук козла, которого во все время бешеной скачки у него стремятся отнять семьдесят, а то и в два раза больше таких же бойких молодцов, привезти и кинуть ношу к ногам устроителя празднества, сидевшего где-нибудь на холме, в курганче, в окружении своих закадычных дружков и распивавшего с ними зеленый чай либо легкий мусаллас.

В таком состязании могли участвовать не только гости, но и все, кто пожелает, из окрестных селений. Как узнавали люди о том, что какой-нибудь Хашимбек в Тойтюбе или Низамхан — Желтая птица — близ своей загородной дачи на Куйлюке устраивают улак, неизвестно. Но о том, что улак будет сегодня, или завтра, или послезавтра в полдень на степных пустующих землях, недалеко от летней курганчи, знали в округе все. Об этом, еще только предстоящем, событии говорили в чайханах мужчины, знали на женской половине в каждом дворе, это оживленно обсуждали на улицах мальчишки, играя в ашички или в мячик, искусно скатанный детскими ладонями из шерсти прямо на спине у осла либо у коровы.

Об улаке начинали говорить за неделю до состязания. Еще накануне в сельской чайхане становилось многолюдно и шумно: группами по два, по три или по пять человек люди сидели на деревянных помостах в глубине полутемного прохладного помещения или под огромным тенистым, как царский шатер, карагачем или чинарой на таком же деревянном помосте, устланном не то радугой, не то цветным полосатым паласом, пили чай и разговаривали. Они пили чай, как нектар, как напиток, приготовленный не чайханщиком, а чародеем, наливая в пиалу по капельке, по глоточку, чуть-чуть покрывая донышко. В кругу каждой компании стоял на паласе поднос с горсточкой кишмиша, сушеных ягод шелковицы, урюка и разломанной пшеничной или кукурузной лепешкой с чайником чая. Но чаще всего чайник стоял без подноса, на паласе, без всяких сладостей, и снова и снова наполнялся из кипящего самовара. Для того чтобы потребовать новый чайник чая, не надо кричать и подзывать чайханщика — низкорослого босого человека в домотканых по колено штанах из маты и домотканой длинной рубахе навыпуск, перехваченной в поясе зеленым бельбагом, в черной, донельзя засаленной тюбетейке, с жидкими усами кисточкой и с одним наполовину обрубленным ухом, — стоит лишь постучать по чайнику крышкой — и чайханщик тут. Можно бы, пожалуй, и второй чайник поставить рядом, но этого не делают, это нарушение обычая, этикета, пиала ходит по кругу и передается собеседнику разливальщиком в полусогнутой руке на раскрытой ладони — другая при этом прижата к сердцу. Тот не спеша, маленькими глотками осушив пиалу между разговорами, возвращает ее разливальщику, легонько постукивая ногтем по краешку, чтобы тот обратил внимание и снова налил бы в нее чуточку чая да передал другому. Пиала, чаше всего глиняная, коричневая, с шершавыми кирпичными краями и боками, или белая, фарфоровая, но уже пожелтевшая от времени, иной раз с медными заклепками на темных трещинах, тоже одна, ходит таким образом по кругу по несколько часов кряду.

Чайхана и чаепитие — это и отдых, и наслаждение, и задушевная беседа. Здесь можно не только утолить жажду и голод, но и посмотреть перепелиные бои или азартные игры в альчики.

В пяти шагах от чайханы высокие ворота караван-сарая раскрыты настежь. В глубине двора под навесом стоят лошади, покрытые то шерстяной верблюжьего цвета попоной, то малиновым бархатом или туркменским дорогим ковром, то простой мешковиной. Посреди двора привязанные к кольям стоят еще лошади, ослы, верблюды, которым не хватило места под навесом. Хруст ячменя, овса, клевера на крепких конских зубах, надсадные вопли ослов, обиженный рев верблюдов, ругань приезжих постояльцев из-за лучшего места для своего коня, осла или верблюда и отчаянное, сыплющееся, как горох, чириканье сотен воробьев, снующих тут же под навесами и под брюхами у животных, — все это сливается в разноголосый, неумолчный, чуть приглушенный расстоянием шум.

Но, наверное, немногие из приезжих примут участие в состязании. Остальные останутся праздными, но взволнованными наблюдателями, пристроившись где-нибудь за старым полуосыпавшимся дувалом чьей-то заброшенной курганчи или в ближней тутовой рощице, куда конники не поскачут…

Тучей сгрудились они вдалеке и что-то топчутся пока на одном месте. К ним спешат, скачут по ровному полю отдельные припоздавшие участники состязания, может быть приняв это отчаянное решение в последнюю минуту, потому что, судя по лошаденке вот этого лихого наездника, который нещадно стегает ее камчой, всадник не очень на нее надеялся. Над ним смеются, улюлюкают. Крики, смех, улюлюканье несутся из тутовой рощицы, из-за дувалов, но всаднику не до этого, он их не слышит. А хоть и слышит, так что будешь делать? Не повернешь же коня назад? И он истово продолжает хлестать лошаденку камчой, поспешая к туче всадников, все еще топчущихся на месте. Несмотря на июльскую жару и синий полдень, всадник напялил на себя бараний тулуп и меховой треух. Да и все они там, сгрудившиеся в одну кучу, надели на себя либо по три-четыре стеганых халата, либо добрый кожух. Это спасает от ударов камчи, которые сыплются на каждого, кто вознамерился завладеть черным козлом. Только отдельные смельчаки отваживались не натягивать на себя ни шубы, ни четырех ватных халатов, ни бараньего треуха на голову. Зачастую кто-нибудь из этих храбрецов и оказывался победителем состязания.