Чаша цикуты. Сократ - [5]
Диопит состряпал донос против Анаксагора, Гермипп — против Аспазии, а вот теперь Меной, помощник и ученик Фидия, — против своего учителя. А все вместе — против него, Перикла. Благосклонные к доносчикам афиняне мстят не просто Анаксагору, Аспазии и Фидию, а Анаксагору и Периклу, Аспазии и Периклу, Фидию и Периклу, а точнее, только ему, Периклу. Как в басне Эзопа[15]: слуга, убивший собаку хозяина, мстил не собаке, а хозяину.
«В каждом друге есть часть моя, и во мне — часть друга» — так сказал Анаксагор.
Трое слуг и телохранителей с факелами, винной амфорой и корзиной со снедью для Фидия шли впереди. Рядом с Периклом, прикрываясь, как и он, плащом от моросящего дождя, шагал молчаливый Софокл, за ним — Сократ. Софокл шестью годами старше Перикла, Сократ — на двадцать лет моложе, хотя тоже далеко уже не юноша: ему тридцать восемь лет. Фидий старше всех — ему уже около семидесяти. Такой возраст, такие страдания...
Они прошли меж двух холмов, в темноту и тишину. Только дождь шуршал в терновнике да камешки похрустывали под ногами. До самой тюрьмы никого не встретили, хотя Сократу в какое-то мгновение показалось, будто кто-то крадётся за ними.
Шагах в тридцати от входа в пещеры Перикл, Софокл и Сократ, как было решено заранее, вошли под скальный козырёк, прячась от дождя, а слуги с факелами направились к тюремным воротам.
Разговор Эвангела, старшего из слуг, со стражей был коротким — всего несколько слов. Затем звякнули монеты, заскрипели ворота — всё было оговорено со стражей ещё накануне, — и Эвангел подал знак факелом: можно идти.
— Прикройте лица, — напомнил друзьям Перикл, и все трое направились к тюрьме.
Стражники молча пропустили их в ворота. В глубине пещеры горела масляная плошка.
— Сюда! — позвал чей-то голос.
Перикл, Софокл, Сократ и Эвангел, взявший у оставшихся за воротами слуг амфору и корзину со снедью, вошли в пещеру. Здесь было сыро и пахло застарелым навозом, как в заброшенной овчарне. Двинулись на свет плошки; все невольно пригибали голову, боясь задеть потолок, нависавший над ними в непроглядной тьме. Человек, позвавший их из глубины пещеры, взял плошку и, прикрывая огонёк ладонью, чтоб его не задуло, молча пошёл впереди. Через десяток шагов остановился, пристроил плошку в нише, загремел невидимым дверным запором.
— Это там, — произнёс он, отперев дверь — Идите прямо, а потом увидите справа свет. Там вас встретят и поведут дальше.
Они пошли, тесно держась друг друга. Было темно, как в царстве Аида[16]. Сократ шёл первым, вытянув перед собой руки. Перикл и Софокл держались за его плечи, как это делают слепые, идя за поводырём. Дверь сзади захлопнулась. И тогда с обеих сторон послышались стоны и голоса.
— Кто здесь? — спрашивали невидимые узники. — Отзовитесь! Помогите нам! Запомните и сообщите стратегу[17] Периклу наши имена!
Они выкрикивали из темноты свои имена, торопясь и мешая друг другу. Так что Перикл едва ли расслышал два-три имени.
Справа в ответвлении пещеры появился свет. Они торопливо двинулись к нему. Новый стражник встретил их и повёл дальше. Так они добрались до камеры, в которой находился Фидий: спустились по крутым ступеням, стражник отпер решетчатую дверь и указал рукой за каменный выступ.
— Он предупреждён, — сказал стражник. — Он ждёт.
II
Встретились и обнялись молча.
— У вас мокрые лица, — заметил Фидий, когда Эвангел зажёг принесённый светильник. — Стало быть, идёт дождь.
— Стало быть, — ответил Софокл. — Морось.
Перикл вытер платком лицо и, пока Эвангел раскладывал на каменном подобии стола принесённую еду, огляделся. Камера была просторная и сухая. И пахло здесь сеном, а не навозом — должно быть, и раньше здесь было не стойло для скота, а сенник. Пол устлан соломой. У дальней стены под потолком зияла чернотой глубокая ниша, из которой тянуло сырой свежестью — вероятно, через душник, пробитый в скальной толще.
Сесть не на что. Подгребли к столу побольше соломы и уселись, кто как мог. Благо стол был невысок. Эвангел налил в кружки вина, отошёл к стене и прислонился к ней спиной, скрестив руки на груди.
