Чаша цикуты. Сократ - [11]

   — Да, мой дорогой. Но надо всегда помнить: если душа покинет тело на взлёте, она унесётся ввысь, а если в падении — в Тартар.

   — Какая чепуха, Аспазия. Ты ведь знаешь, что это пустая выдумка поэтов.

   — Да, конечно, — согласилась Аспазия. — И всё же. Погибнуть победителем или побеждённым не одно и то же. Слава и позор — разные надгробия. Ты расскажешь мне потом о Килоне, убитом в храме Афины.

   — Непременно, — пообещал Перикл. — Когда вернусь.

Рассказ этот мог быть коротким, но Перикл торопился: он хотел услышать своими ушами, с каким требованием прибыло в Афины очередное посольство Архидама, под каким предлогом оно требует очищения Афин от скверны и какое им дело до Афин — позаботились бы о чистоте Спарты. «Вот! — обрадовался Перикл. — Надо выставить Лакедемону встречное требование. Какое же?» Разумеется, это должно быть также требование об очищении от осквернения, причём требование такого рода, чтобы оно касалось, если не самого царя Архидама, то кого-нибудь из его близких родственников или сподвижников. У кого бы спросить? У Софокла, у Геродота[36] или у Сократа? Все они мудрецы и, конечно же, знают о чём-нибудь таком, чем провинились перед эллинскими богами спартанцы.

Пока он одевался — дождь и ветер не унимались — и думал о том, за кем послать слугу, эфеб[37] из личной охраны сообщил, что пришёл Сократ и просит немедленно принять его.

   — Конечно же, зови! — обрадовался Перикл. — Сами боги посылают мне его в столь ранний час.

Сократ был мокр и бос, что, впрочем, не удивило Перикла, удивило то, что он был мрачнее тучи и прятал глаза.

   — Простудишься и умрёшь, — сказал ему Перикл. — Впрочем, говорят, что при Потидее ты всю ночь простоял в карауле босым на снегу[38]. Неужели у тебя нет обуви и шерстяного гиматия?

   — Всё это у меня есть, — ответил Сократ, взглянул на Перикла из-под бровей. — Но я берегу одежду и обувь на тот случай, когда меня призовут к себе боги или наши грозные судьи. К тому же закалка избавляет нас от случайных болезней.

   — Ладно, речь не об этом, Сократ, — прервал его Перикл. — Коль ты пришёл ко мне, значит, я тебе зачем-то понадобился. Говори зачем. К тому же и ты мне нужен. Не будем терять времени. Итак?

   — Итак, убит Фидий. Отравлен. Говорят, что это сделал ты, посетив его в тюрьме минувшей ночью. Отравил из боязни, что он выдаст на суде твои преступные тайны.

Этот холод между лопатками Перикл ощущал всякий раз, когда его настигала непредвиденная опасность, — как предчувствие предательского удара в спину. Он поёжился, закрыл глаза, тряхнул головой, словно избавляясь от дурного видения. Спросил, помолчав:

   — Кто сказал?

   — Встретил на Агоре жреца храма Гефеста, — ответил Сократ. — Жена послала меня за маслом.

   — Разве на Агоре торгуют в такую рань маслом?

   — Есть один торговец...

   — Жрец так и сказал? Ты повторил его слова?

   — Да, — опустил голову Сократ. — Фидий мёртв. Я был у Пникса, спрашивал у тюремной охраны. Тюремщики подтвердили: Фидий мёртв. Уже послали за Паненом, братом Фидия, чтобы тот взял его тело.

   — Они тоже говорят, что Фидия отравил я?

   — Да, они говорят. Они узнали тебя прошлой ночью.

   — Аспазия! — позвал Перикл, обратясь в сторону двери, ведшей в гинекей, женскую половину дома. — Ты слышишь, Аспазия?

Вошла служанка Аспазии. Перикл велел ей позвать жену. Пока ждали Аспазию, Перикл молча ходил но комнате, плотно сжав губы и шумно вдыхая через нос.

   — Что случилось? — кивнув головой Сократу, спросила вошедшая Аспазия.

Перикл повторил то, что рассказал Сократ.

Аспазия побледнела и прижала руки к груди.

   — Что скажешь? — спросил жену Перикл.

   — А то и скажу, — ответила Аспазия, — что тебе не следовало навещать Фидия в тюрьме. Софокл, Сократ и Эвангел должны признаться, что навещали прошлой ночью Фидия, но при этом твёрдо заявить, что тебя с ними не было.

   — Это не изменит сути дела. Враги скажут, что Софокл, Сократ и Эвангел отравили Фидия по моему приказу. Разве не так?

   — Так, — сказала Сократ. — Никакие увёртки нам не помогут, Аспазия. Нужно лишь утверждать, что не мы отравили Фидия. И стоять на этом до конца. Ноты была права: не следовало нам навещать Фидия. Не мы убили его. Но нашим посещением тюрьмы воспользовались враги. Если бы мы не навестили Фидия, он был бы жив. Но это не наша вина, а вина недомыслия. Ты была права, Аспазия.

   — Бедный Фидий, — заплакала Аспазия. — Он поднял нас так высоко своим умом и совершенными творениями, а теперь мы падаем. И с этого дня всё созданное им станет разрушаться... Какое преступление, какая подлость!.. Надо найти убийцу и сбросить его в смрадную бездну.

   — Убийца не один, — молвил Перикл. — Нам придётся доверху забросать бездну телами убийц. Их имена: Зависть, Своекорыстие, Невежество, Жестокость, Предательство, Коварство, Тупость, Лживость, Ничтожество... И каждое из названных имён принадлежит тысячам.

   — Конечно, — согласилась Аспазия. — И всё же надо найти убийц Фидия: того, кто решил убить; того, кто приказал убить; того, кто участвовал в убийстве и того, кто подал Фидию чашу с ядом.

   — Я должен всё хорошо обдумать, — ответил Перикл. — Я не знаю, следует ли торопиться. Но правду мы узнаем. Ты пойдёшь со мной, — обратился он к Сократу, надевая плащ. — Проводишь меня до Пританеи