Час зверя - [10]
«Мамочки мои, — подумал Перкинс, — полубог, да и только».
Наконец струя вырвалась на волю и, брызнув в унитаз, размыла золотистый призрак. Следя за своей струей, Перкинс негромко фыркнул, краешек рта изогнулся в усмешке. Даже сквозь туман тяжелого похмелья он различат стихи: Христос, отраженный в унитазной воде, уничтоженный потоком мочи. Мозги, похоже, превратились в песок, но все же Перкинс чувствовал: из этого получатся хорошие стихи. Они уже зарождались в его голове, пока он глядел в темный слив. Сперва только ритм, без слов, еще не строки, но звук, пульс стихотворения. Он продолжал мочиться, а «оно» пускало корни в его груди, белое, раскаленное, распространяется во все стороны, простирает крылья, того и гляди вырвется наружу. Вот уже и слова подбираются, ритм обрастает слогом.
— Ну же, — подбодрил он себя, — давай!
И тут же строки рассыпались. Ритм провис. Крылья обратились в прах. Белый раскаленный кристалл растворился.
Даже струя поникла. Теперь слышен был только плеск жидкости. Перкинс пытался удержать стихотворение — без толку. Пропало, погибло, пролилось, ушло в небытие. Вот так вот, в одну секунду, взяло и исчезло. Внутри пустота. Последние капли мутят воду в сливе унитаза.
— Что делать, — махнул рукой, — у тебя не будет больше стихов, мой мальчик.
Но, по правде говоря, он вновь пережил отчаяние и одиночество. Он стоял на сырых плитках ванной, совершенно голый, а стихи ушли. Огромное, запущенное, воющее в темноте одиночество. Будто стоишь на краю обрыва и заглядываешь в пропасть, пытаясь отыскать среди нагромождения гор хоть одну живую душу.
Зажав «ваньку» в руке, Перкинс смахнул с него последние капли. Хорошенько пукнул, выпуская газы, скопившиеся от выпивки и бурчавшие в кишках.
«Вот уже два года без стихов», — подумал он. Через месяц стукнет ровно два года. Ничего стоящего после того домика на реке, после Джулии и долгих октябрьских вечеров.
Перкинс нагнулся, спустил воду — вода с шумом стекла, а мерзкая коричневая грязь осталась. Он вздохнул. В иные дни ему казалось превратиться в распущенного поэта, обитателя Гринвич-Вилледжа — это так романтично. А по утрам, вроде нынешнего, к горлу подступала изжога. Он снова потянул за шнур, на этот раз выключая свет. Последняя капелька сорвалась с краника, и Перкинс поплелся назад в комнату.
Там уже поджидала Эйвис Бест. Она ухитрилась влезть в комнату через окно, зажав своего младенца под мышкой. Перкинс утомленно махнул ей рукой, глаза у него слипались. Добравшись до матраса, постеленного прямо на полу, он со стоном обрушился на свое ложе.
Остановившись у окна, Эйвис изумленно озирала комнату, у нее даже рот приоткрылся. За ее спиной, между ступеньками пожарной лестницы, прорывались клочки синего неба. Она перехватила малыша поудобнее, прислонила к бедру. Мальчик, веселясь, хватал мать ручками за лицо. Эйвис с трудом перевела дыхание.
— Господи Боже, да что же это! — возмутилась она.
Перкинс перекатился на спину. Не застеленный, шершавый матрас. Согнутой рукой прикрыл глаза. Черно, пусто, во рту пересохло, все тело — словно мешок сухого, сыпучего песка.
— Эйвис! — укоризненно и жалобно отозвался он. Голова заболела, к горлу подступила тошнота.
— Право же, — настойчиво продолжала Эйвис, — ты что, загубить себя хочешь?
Перкинс чуть покачал головой.
— Я и не помню, что было вчера. Должно быть, жутко надрался.
— Похоже, что так.
— Я же не всегда такой.
— Па! Па! Па! — завопил ребенок. Он наконец заприметил нагую фигуру на голом матрасе. Извиваясь в материнских объятиях, малыш потянулся к своему другу, растопырив пальчики.
Эйвис снова вздохнула и попыталась пробраться поближе к матрасу, старательно обходя разбросанные вещи.
— Ты только посмотри на эту комнату! — Даже в тусклом свете начинающегося дня (окна выходили на запад) Эйвис в момент оценила царивший здесь разгром.
Квартира-студия, из одной большой комнаты. К стене грубыми кнопками прикреплена карта метро. Рисунок Уитмена в рамочке. Плакат с домом Китса (очередная подружка привезла из Рима). Письменный стол, простой деревянный стул. Шкаф. Две-три табуретки, торшер. Голый матрас на полу.
Книги, книги, книги. Книги повсюду, серые, запыленные. Их высокие колонны подпирают стенку, в два, три, четыре ряда. Кучи книг растут из пола посреди комнаты, точно сталактиты. Ими же загромождены письменный стол и все табуретки. Даже книжную полку — нет, где-то здесь несомненно был прежде книжный шкаф, небольшой такой — не разглядишь под грудами книг.
А все остальное! Простыни и подушки валяются по всей комнате. Джинсы неряшливо свисают со стула, свитер накрыл собрание сочинений Достоевского, а трусы повисли на лампе!
— Паршиво, паршиво, — сердито бормотала Эйвис.
И бутылки из-под пива — тоже кучами и грудами повсюду. Пустые бутылки коричневого стекла. Куда бы Эйвис ни глянула, она непременно натыкалась на них. Пока дошла до матраса, пришлось пнуть одну хорошенько — она с грохотом откатилась и врезалась в роскошное иллюстрированное издание «Дон Кихота».
Эйвис плюхнулась на матрас рядом с Перкинсом. Поэт уронил руку, прикрывавшую глаза, и жалобно глянул на свою гостью. Эйвис постаралась отвести глаза от его обнаженного члена, но это давалось с трудом. Крепко сбитый, мускулистый парень, широкая волосатая грудь, сильные руки. Отрастил черную гриву, лицо угловатое, к тридцати годам уже прорезались морщины, черты заострились. По-собачьи печальные темные глаза.
Берегитесь — ибо зло придет, как то было предсказано! И было так: алхимики, открывшие секрет вечной жизни в таинственном Синем камне, оставили память о тайне бессмертия в одной-единственной рукописи… И случилось так: утраченный, казалось бы, навеки путь к созданию Синего камня зашифрован в церковном триптихе… И происходит так: великий в могуществе посланник Тьмы, что продлевает свою жизнь смертью своих детей, ищет разгадку тайны бессмертия… И будет так: на пути служителя Мрака встанут трое, кому ведома истина.
Круто изменив свою жизнь в одну из прогулок по ночному Питеру, Саша и Дима сталкиваются с новым испытанием в лице убийцы по прозвищу «Фанат», и теперь паре друзей придётся приложить немало усилий, чтобы отыскать нарушителя их спокойствия, параллельно отбиваясь от нападок семейства Аргадиян.
Может ли от одного случайного решения зависеть чья-то жизнь? Заблудившись в тёмных закоулках Питера, Саша оказывается в самой гуще событий. Неожиданная авария сводит воедино совершенно разных людей, переплетая их судьбы. И теперь Саше придётся разматывать клубок тайн, понимая, что прежняя жизнь больше не имеет значения.
Твоя планета захвачена чужими. Они сделали из людей зомби, а тебя и горстку повстанцев загнали в подземный бункер, как крыс. В небе уже не видно солнца от вражеских кораблей, а они всё прибывают. Совсем скоро твоя родная планета превратится в колонию, и люди будут безжалостно стёрты с её лица. Что сделаешь ты, чтобы остановить этот кошмар? Продолжение фантастической саги «Интроверт».
Преступление, совершенное много лет назад двумя полицейскими, осталось безнаказанным. С тех пор один из них сделал головокружительную карьеру и стал директором ФБР. Он славится своей непримиримостью в борьбе с преступностью. Однако те, кто пострадал когда-то от его действий, ничего не забыли. Они решают наказать высокопоставленного негодяя. Но как подобраться к чиновнику такого ранга? И тогда у этих людей возникает дерзкий и кровавый план…Роман «Тень убийцы» входит в серию супербестселлеров о детективе Лукасе Дэвенпорте.
Любовь и ненависть, дружба и предательство, боль и ярость – сквозь призму взгляда Артура Давыдова, ученика 9-го «А» трудной 75-й школы. Все ли смогут пройти ужасы взросления? Сколько продержится новая училка?
В пригороде Лос‑Анджелеса на вилле Шеппард‑Хауз убит ее владелец, известный кардиолог Ричард Фелпс. Поиски киллера поручены следственной группе, в состав которой входит криминальный аналитик Олег Потемкин, прибывший из России по обмену опытом. Сыщики уверены, убийство профессора — заказное, искать инициатора надо среди коллег Фелпса. Но Потемкин думает иначе. Знаменитый кардиолог был ярым противником действующей в стране медицинской системы. Это значит, что его смерть могла быть выгодна и фигурам более высокого ранга.