Час воздаяния, или Разумная фортуна - [37]

Поощрения, разумеется, весьма будут необходимы; однако раздавать их бездельникам не след, и даже нельзя допускать, чтоб они обращались с просьбами о таковых, ибо если награда за добродетель достанется пороку, князь или республика лишится большей части своего достояния, а металл, послуживший наградой, обесценится, как фальшивая монета. Как достойному, так и недостойному в равной мере не должно ожидать награды: первому надлежит получить ее тотчас же, второму — никогда. Лучше потратить золото и алмазы на тюремные решетки, дабы упрятать за них преступников, чем попусту тратить ценности сии на знаки воинской славы и раздавать их лодырям и злодеям. Рим отлично понимал это, и посему ветвь лавра или дуба служила наградой за боевые раны, кои числом своим могли поспорить с листвой на сих ветвях, и венчала завоевателей городов, провинций и царств. Советников по делам государственным и военным следует подбирать среди людей отважных и многоопытных, преимущество отдавая тому, кто проливал и не щадил кровь свою, а не тому, кто кичится родословной и предками. Ратные же заботы поручить надлежит тем, в ком доблесть сочетается с удачливостью, причем удачливости надлежит оказывать предпочтение перед доблестью. Такой совет дает и Лукан:

…Fatis accede, Deisque,

Et cole Felices, miseros fuge.[38]

Строки сии я всегда перечитываю с восхищением и, как бы со мной ни спорили, ставлю замечательного поэта, искушенного в делах политических и военных, превыше всех поэтов после Гомера.

На должности судейские надо избирать людей ученых и бескорыстных. Тот, кем не движет корысть, не поддается пороку, ибо порок подстрекает корысть, продаваясь ей. Им следует знать законы и только законы, не более того, и требовать подчинения закону, а не подчинять закон себе. Только так можно спасти правосудие. Я сказал. Теперь говорите вы, что имеете предложить и какие меры находите желательными и разумными.

На этом он умолк. И поелику в толпе собрались люди всех народов и языков, поднялся столь разноголосый и нестройный говор, словно в великой сумятице созидалась башня вавилонская. Ни один не понимал другого и сам не был понят никем. Злоба и споры кипели как в котле, а искаженные лица и судорожные движения придавали собравшимся сходство с полоумными или одержимыми.

В это время кучка пастухов, одетых в овечья шкуры и препоясанных пращами, что можно было скорее вменить им в вину, нежели считать оправданием, потребовала, чтобы их выслушали в первую голову, не медля ни мгновения, ибо у них взбунтовались овцы, жалуясь, что пастухи под предлогом того, что охраняют их от волков, которым случается съедать от времени до времени какую-нибудь овцу, стригут, обдирают, убивают и продают их, и притом зараз, всем скопом. Коль скоро волки зарезают одну, две, от силы десять или двадцать овец, пусть уж лучше волки охраняют их от пастухов, нежели пастухи от волков: от голодного врага скорее дождешься пощады, нежели от алчного сторожа; с каковой целью овцы, вкупе со сторожевыми псами, повели следствие против пастухов. Все тотчас поняли: дело ясное! Овцы в дурах не останутся, коли своего добьются. Тут всех застиг Час, и одни, разозлившись вконец, кричали: «Давай нам волков!», «И без того кругом одни волки!», «Хрен редьки не слаще!», «Куда ни кинь, все клин!» Много было и таких, что ни с кем не соглашались. Тут в спор замешались законники и, дабы угомонить толпу, заявили, что вопрос сей важный и нуждается в долгом рассмотрении, а посему нужно отложить решение и тем временем помолиться об успехе дела в священных храмах. Французы, услышав это, воскликнули:

— Если уж дошло до храмов, мы пропали! Как бы не постигла нас участь совы, которая, занедужив, обратилась за помощью к лисе да сороке, почитая первую весьма ученой, а вторую искусной во врачевании, ибо видела ее на дохлом муле. Сове ответили, что нет ей иного спасенья, кроме храма, и на это она сказала: стало быть, мне конец, коли исцелить меня могут только храмы, ибо я же погрузила их во тьму, утолив жажду маслом святых лампад, и не осталось ни одного алтаря, коего я бы не загадила.

Монсиньор, возвысив голос, сказал:

— Французские совы, сравнение сие как нельзя лучше к вам подходит, и мы советуем припомнить как вам, так и всем живущим за счет святынь, что рассказал Гомер о мышах, кои воевали с лягушками и взмолились к богам о помощи, а те отказали, ибо мыши отгрызли кому руку, кому ногу, кому украшение, кому венок, а кому и кончик носа, и не было ни единого изображения божества, которое не носило бы следов мышиных зубов. Отнесите же к себе сей пример, мыши — кальвинисты, лютеране, гугеноты и реформаторы, и посмотрите, кто из небожителей придет нам на помощь.

О, всемогущий господь! С каким гвалтом напустилась тут вся свора французишек на монсиньора! Буйный лагерь Аграманта показался бы тут обителью девственниц-весталок. Разнимать их было опасно, того гляди сам попадешь в переплет. Наконец драчунов усмирили, но глотки им не заткнули, и каждый отправился восвояси, громко сетуя на свою долю и беснуясь, что не удалось сменять ее на чужую.

Внимательно следили боги за земными делами, и наконец Солнце промолвило: