Час волка на берегу Лаврентий Палыча - [16]

Так же вёл я себя и с никогда не нюхавшими Россию потомками белых эмигрантов, прожившими всю жизнь в герметически замкнутом мире русской классической литературы и детских воспоминаний отцов и дедов. Как заводили они при мне песню про русский "народ-богоносец", то я тут же важно кивал головой, а сам вспоминал сцену, описанную в

Деянии Апостолов, когда на пятидесятый день сошел на них Святой Дух, и они заговорили на разных языках. И изумлялись все и, недоумевая, говорили друг другу: что это значит? А иные, насмехаясь, говорили: они напились сладкаго вина.

Тогда Петр, чтобы разубедить толпу мужей Израилевых выдал им совершенно железный аргумент. Он сказал: они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня.

И представлял я этот аргумент, выданный в богоносной России богоносным же алкашом богоносному старшине вытрезвителя. Мол, не забирай меня в хмелевозку, я еще не пил сладкаго вина, ибо сейчас только третий час дня. И смех меня разбирал, ибо воображал себе, как бы поразился святой Петр, если бы прогулялся утречком по Перово, а еще лучше Чухлинке, где уже с 7 утра в дупель пьяные богоносцы под каждым забором отдыхают?…

…Однако, я бы в жизни своей палец о палец никогда не ударил ради осуществления идей Владимира Вольфовича или Максимюка, даже если бы они и были близки мне по духу. Не ударил бы, ибо отношусь к третьей категории Пифагора. И, вот, наконец, она, моя третья категория. Это те, которые пришли сии игры просто наблюдать.

Созерцать. Пифагор ее называет высшей, но я с ним категорически не согласен. Я вообще против этих терминов: высшие – низшие, ибо есть в самом этом Пифагоровском делении некий элемент состязательности, абсолютно нам, третьей категории, чуждый. Я бы просто ограничился констатацией, что эта категория – отличная от первых двух. Отличная именно в том, что мы ни торгуем, ни состязаемся, а просто созерцаем, плывя по воле волн. Не спортсмен я, зритель, а трибуны здесь, в

Канаде, не скажи, как удобней. Теплые, не дует, и видно сверху всё, благодаря средствам массовой информации, особенно Интернету. И, главное – сытные трибуны. Уж больно голодно, да холодно на совковых-то трибунах созерцателей. А я – сибарит. Люблю вкусно кушать, пить. И при этом созерцать. Но в России вкусно пьют, да кушают только лишь удачливые торговцы и спортсмены, которые, кстати, с каждым днем все больше смыкаются. Созерцатели же, вроде меня, лапу сосут. А я не хочу. Я желаю сосать пивочко Molson

dry, водочку Absolut и при этом никому не наступать на горло, да чтоб и мне не наступали. А Канада, наверное, последний социалистический оазис, в котором возможна такая вот райски созерцательная жизнь.

Вот потому, я здесь и живу при всей моей тоске по Фонтанке и

Яузе. Сижу тут, а не там, так как не спортсмен я. У нас же на Родине сейчас сплошные спортивные игры: по перетягиванию на себя каната и одеяла, по бегу за бабками и от кредиторов, по меткости контрольного выстрела в голову, по сноровости в урывании заветного куска из хавала ближнего. Не мое это, точно знаю, что не впишусь. Нет мне с моей ленью и абсолютным пофигизмом физического места в нынешней новой России. И духовного нет. Смотрю я современные российские сериалы про ментов, да бандитов, читаю непривычно яркие, толстые газеты с крикливыми заголовками, слушаю бредовую, блатную попсу, и не чувствую, что есть там для моей души уголок. Всё это мне жутко интересно, но всё – чужое. Мечется моя душа, высматривает местечко в этой новой, непонятной стране, и не находит. Вот оттого толчется она до сих пор в тусовках у винных магазинов в Вешняках или на Большом проспекте Петроградской стороны 70-х, начала 80-х годов, ибо только там чувствует себя своей среди своих, Только там способна она испытать душевный подъем от слухов, что, мол, де, выкинули десять ящиков Пшеничной, или, скажем, 20 – Агдама. Еще душа моя, обожает ленинградские пивные ларьки "с подогревом".

Между прочим, социологи, историки, философы, напрасно не задумались ни разу над феноменом русского, а в особенности ленинградского пивного ларька. Это же был уникальнейший мир в себе, подлинный отечественный пример народного единства. Ведь именно здесь оно и происходило, вокруг этого голубого пластикового чуда на каком-нибудь грязном пустыре, усеянном ломаными ящиками и рыбьими скелетиками. Это только в брошюрах моего издательства АПН народ смыкал ряды вокруг родной коммунистической партии. А в жизни смыкались наши люди вокруг родного пивного ларька. Стоял совейский народ, сплоченный, по мудрому определению Александра Зиновьева, в общность – очередь, а внутри за заветным краником, под звучным лозунгом: "Требуйте долива пива после отстоя пены!", правила жизнью народной, вместо очередного генсека, златозубая Клавка с золотыми кольцами на грязных пальцах-сосиськах.

Боже, какие во время оно велись там диспуты, как размышляли о политике, о социологии! Вся российская политология с социологией именно у ларька и зарождались. Как-то в конце 50-х годов мы с

Максимюком услыхали у пивной точки возле Карповских бань целую стенограмму кремлевского банкета, где кроме руководителей Партии и