Час волка на берегу Лаврентий Палыча - [13]

Шрифт
Интервал

С тех пор я, в отличие от того чукчи, – не писатель. Я, Александр

Лазаревич – читатель. Так что мне, чтобы хоть что-нибудь написать, надо для начала значительно покуражить себя алкоголем. Что я в данный момент и делаю – куражусь. А, вот, супруга моя, Надежда

Владимировна, так та не пьет – жеманится, понеже уже третий год в абсолютной завязке.

Писатель же среди всех, кого лично знаю, только один – друг с молодых лет, известный ленинградский литератор Юрий Данилыч Хохлов.

Естественно, я ему завидую. Но зависть моя, как всегда, белая, и очень хочу, чтобы он, наконец, создал общепризнанный шедевр, который бы его настолько прославил, что я бы имел здесь возможность важно внушать беженцам из Мариуполя и Житомира, что, мол, тот самый увенчанный лаврами знаменитый Юрий Хохлов – мой ближайший друг. И купался бы так в лучах его славы, как воробей в пыли дорожной. А большего мне и не надо. Я, ведь, – не спортсмен. Это, если память не изменяет, Пифагор поделил все человечество на три категории, совпадающие с теми, что образуются людьми во время олимпийских игр.

Самые низшие, по Пифагору, – пришедшие на игры торговать. Но тут уж, точно, не мое место – в жизни ничего толком ни продать, ни купить не мог. И всегда отвращение испытывал к купле-продаже. Правда, куплю алкогольных напитков в торговой сети я сюда не отношу.

Вторая и самая распространенная категория – это те, кто пришел на играх состязаться. Спортсмены. Тоже не мое. Всю жизнь не любил.

Проиграю – обидно, а выиграю – словно сам обидел, унизил человека. И всегда чужд мне был спортивный азарт, что футбольно-хоккейный, что шахматно-картежный. Чужд и скучен, как скучны были вопящие на стадионах фанаты. Тем не менее, как с торговцами, так и спортсменами, я в свое время весьма продуктивно, а главное, искренне, дружил к большому взаимному удовольствию. И если среди моих друзей-торговцев никто пока, судя по газетам, не прославился, как Гусинский, или Березовский, то некоторые из моих бывших друзей-спортсменов, весьма преуспели, особенно политолог и одно время даже советник президента Андраник Манукян. Всего несколько лет тому назад, что Новое Русское Слово, что Московские Новости на каждом шагу его цитировали. Забавляли меня эти цитаты. Редко даже среди самых русопятых знакомых встречал я такой Российский имперский дух, как в лозунгах Манукяна.

Ваще-то, блин, в глубине души, только тебе признаюсь, это – по мне. Я ведь только по трезвому на публику гнилой либерал, ярый демократ и анти-империалист, а в нутрях-то, когда хорошо приму, еще какой махровый Владимир Вольфович или геройски павший на фронте поэт

Коган: "А мы еще дойдем до Ганга, а мы еще умрем в боях, чтоб от

Японии до Англии сияла Родина моя!" Как красиво сказано-то! Так и тянет стакан засадить, скатку скатать, штык пристегнуть и вперед к

Индейскому окияну портянки полоскать. Знай, блин, наших! А что ты хочешь? Ты же сам мне с четырнадцати лет мозги мировым коммунизмом засерал, а мой друг-алкоголик, Алька Максимюк, с шестнадцати, когда начали мы с ним регулярно пить, всегда поднимал очередной тост следующего содержания: "За государя императора и Россию от Москвы до

Москвы по часовой стрелке!"

Повезло же мне в детстве с друзьями. Были у меня два друга

Александра: ты – Шурик Хононзон, ярый большевик, поборник мировой коммунистической революции и Алька Максимюк, монархист, белогвардеец и проповедник мирового российского господства. Как же это я умудрялся с обоими вами дружить совершенно искренне, обоим верить и поддакивать? Проскочить между вами и остаться самим собой, а, именно, никем. Вся эта история напоминает мне старый анекдот о том, как Екатерина Вторая принимала некого актера императорского театра в роли великих любовников. То он у нее в койке Ромео изображал, то

Отелло, то еще кого-то из шекспировских персонажей. Наконец, ей это надоело, и она сказала:

– Хочу, чтобы сегодня вы были самим собой.

– Простите, Ваше Величество, – ответил актер, – не могу-с, я – импотент.

Правда, если серьезно, без стёба, далеко не всегда я Максимюку искренне поддакивал, чаще всё же только для вида, чтобы конфликтной ситуации избежать. Я их просто не переношу. Нервы не те. А тост его вообще всерьез никогда не воспринимал. В трезвом виде он меня раздражал, а в пьяном просто забавлял, как сейчас. Однако, понимание того, что именно из-за подобного тоста Россия и погибла в 1917 году, пришло ко мне только в пятидесятилетнем возрасте и трезвом виде. В те времена, когда я, уже здесь, в Монреале, жил на подворье белогвардейской Русской Зарубежной Церкви. При мне, помнится, как-то за трапезой владыка Виталий возьми да и скажи: "Расширение России было правильным, понеже это было расширение единственно правильной

Церкви". Вот тогда-то я и понял: именно за это Господь нас покарал. За гордыню и за непомерное расширение, на которое права

Божьего не имели.

Предвижу твой вопрос: Какое отношение может иметь Божья кара к российскому расширению? Отвечаю: Идея, что наша погибель произошла из-за какого-то "заговора темных сил" не на пустом месте родилась.

Если ты начнешь внимательно изучать историю русской революции, то убедишься, что всё там столь совпало, так все пазы друг в друга вошли, все гаечки на соответствующие винтики завинтились, что без изначально составленного плана произойти сие не могло никак. Столько раз судьба большевиков была уже практически решена, но всегда в самый последний момент происходило нечто такое, вроде бы совершенно случайное, и они – снова на коне, а враги их бегством спасаются. Вот только вопрос возникает: кто же план сей составил? Ну, естественно, у "патриотов" наших ответ один:сионские мудрецы, парвусы, троцкие, кто же ещё? Предположим. Значит, это они смогли так ловко и в столь грандиозных масштабах натравить русских людей на взаимное истребление, заставили их вцепиться друг другу в глотки, да еще при этом всё на столько лет вперед рассчитали, всё так срежиссировали, до того гениально смогли предвидеть миллионы случайностей, каждодневно возникающих в ходе жутчайше хаотической гражданской войны, что цели своей добились и погубили великую мировую державу? И никому из наших "патриотов" не пришла в голову простейшая мысль, что на подобные действа лишь боги способны. А раз так, то выходит, что они, антисемиты наши, ненавистных им жидомассонов за богов держат! А чо? Давай чисто по логике рассуждать: раз именно евреи всё это сварганили, то значит – именно они боги и есть! Шурик, ты меня извини, при всем моем уважении к твоему народу, я, видимо, всё же не настолько р-р-руский патриот, чтобы за богов вас держать, ибо, по моему разумению, люди вы, такие же, как все остальные. Посему, если бы мне кто-нибудь доказал бы обратное, что, мол, вся русская революция это – не что иное, как


Рекомендуем почитать
Все реально

Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.


Числа и числительные

Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.