Час ведьмы - [97]
— Нет. Я не могу задерживаться. Хотел только выразить свою благодарность. Вы определенно преодолели разочарование, которое могло постичь вас в ратуше.
— Я подчиняюсь мудрости магистратов, — с улыбкой солгала она, широко раскрыв глаза.
— Вы мудры, — сказал пастор и с этими словами ушел.
Сразу после этого Мэри обернулась и увидела, что Кэтрин неотрывно смотрит на порог, где вырезана метка Дьявола. И девушка быстро отвела взгляд.
В то воскресенье Мэри, Томас и Кэтрин обедали с ее родителями, и хотя Присцилла по-прежнему беспокоилась из-за того, что Мэри столько времени проводит в лесу с Хоуками, было очевидно, что добрые дела дочери и разговоры о них в своем кругу доставляют ей удовольствие. Гордость греховна, но Мэри заметила, что мать гордится ею. Даже сплетники были довольны.
Когда после обеда все вернулись в церковь на вторую часть службы, Мэри подивилась, как легко ей удалось кардинально изменить свою репутацию. Как только служба закончится, нужно будет еще раз сходить на перешеек и поблагодарить Констанцию Уинстон.
На следующий день, оставшись одна, Мэри налила яд в аптечную бутылочку из синего стекла высотой с ее средний палец. Потом взяла пустую бутылочку, которую Эдмунд дал Констанции, а Констанция — уже ей, и закупорила ее. Она собиралась спрятать их в покрывале Кэтрин вместе с вилками, которые принесла от родителей.
Но что-то остановило ее.
Это был первый серьезный шаг в ее плане, и сейчас она вдруг засомневалась.
Мэри не любила Кэтрин и знала, что служанка относится к ней с неприязнью, ледяной и холодной, как сосулька. Если бы она только нашла у нее в сумке доказательства, что Кэтрин что-то замышляет или одержима… Но она ничего не обнаружила. И при свете дня было совершенно очевидно, почему она убежала, увидев хозяйку в ночи с вилками, и почему давала такие показания в ратуше.
Мэри посмотрела на сумрачное зимнее небо за окном: холода только начинались. Синяк на ее руке теперь отливал желтым. Ее левая конечность никогда не придет окончательно в норму. Она всегда будет болеть, и Мэри чувствовала боль, когда вытягивала указательный и средний пальцы. Удобнее всего ей было держать их согнутыми. Она смотрела на них, не зная, глядит ли сейчас взглядом хищника или жертвы, ястреба или его раненой добычи.
В итоге она все-таки положила пустую бутылочку в кровать Кэтрин. Может быть, думала Мэри, она сама одержима. Но теперь уже проще идти вперед, чем повернуть назад.
В тот вечер они ужинали вчетвером, согласно тщательно продуманному плану Мэри: Томас, Кэтрин и Мэри, конечно же, но Мэри еще пригласила к ним соседа, сквайра Уилларда. Старый вдовец невзлюбил ее — его показания во время слушаний в ратуше были едкими и злыми, — но он был стар и одинок, и Мэри была уверена, что он примет приглашение. Наверняка он счел его чем-то само собой разумеющимся, обязанностью, которую они давным-давно должны были выполнить. В этом отношении, возможно, он не ошибался. Но он никогда не узнает ее истинных мотивов. Уиллард — идеальный свидетель того, что должно будет развернуться на его глазах: убийства Томаса Дирфилда. Попытки убийства, совершенной Мэри Дирфилд. Когда начнется суд, он покажет (и сделает это превосходно), что кто-то пытался отравить и Томаса, и его жену, и этим человеком наверняка является Кэтрин. В конце концов, именно в ее кровати найдут пустую бутылочку, вилки и пестик, который Мэри несколько месяцев назад обнаружила во дворе.
Мэри помогала Кэтрин подавать овощи, которых у них было в достатке, и голубей, подстреленных Томасом. В это время года он чаще бывал в лесах и полях за городом, чем на ферме. Кэтрин налила им пива, четыре полные кружки, и, когда девушка отошла к очагу, а Айзек Уиллард увлеченно рассказывал Томасу свои охотничьи байки, Мэри незаметно опорожнила аптечную бутылочку с ядом в кружку Томаса и поставила кружку перед мужем.
— Я рада, что так много снега растаяло, — говорила Мэри, глядя на огоньки свечей в центре стола и надеясь, что дрожь в ее голосе слышит только сама. — Но, как мы знаем, зима только началась.
— Это верно, — сказал сквайр Уиллард. — Но я никогда не жалуюсь на холод. Снег мне даже нравится. У меня остается больше времени на чтение Библии и на охоту. Я люблю охотиться по снегу: след лучше виден.
— Зимы здесь очень долгие, — пробурчал Томас. — Эдем? Что-то непохоже.
Он сделал первый глоток, и Мэри — тоже. Она чувствовала, как сердце учащенно бьется в груди. Томас как будто не почувствовал вкуса аконита.
— Меня удивляет, что дикари выжили здесь, в этом холоде. Я видела, что у них есть меха и шкуры, но все-таки не перестаю удивляться, — продолжала Мэри. Она оторвала кусочек птицы и заметила, что у нее дрожат пальцы.
— Когда вы снова поедете к Хоукам? — спросил сквайр.
— Еще не знаю. Может быть, в конце этой недели. Все целиком зависит от… — она чуть было не сказала: «Джона» — но спохватилась, — преподобного Элиота и его графика.
Томас положил себе в рот немного вареной морковки и репы. Потом залил их порцией пива, и Мэри повторила за ним.
— Те сапоги, что ты отвезла Хоукам, — из-за них они не раскаются, — сказал Томас жене.
