Час ведьмы - [33]

— Мы рады тебя видеть, Мэри, — сказал Джонатан, сняв с Перегрин плащ и повесив его на колышек напротив камина.

Мэри поставила стулья к столу и предложила гостям сесть.

— Перегрин думает, что у нее снова будет ребенок, — продолжал Джонатан. — Конечно, это благословение, но мы не подозревали, что это случится так скоро.

Для Мэри новость не была неожиданной. Она подозревала, что Перегрин вскоре снова понесет; с рождения Амити прошло три года. На мгновение она замерла от этого напоминания о том, чего у нее никогда не будет.

— Это хорошая новость, — сказала она своей падчерице, сев рядом с ней за стол. Переводя взгляд с Джонатана на Перегрин и обратно, она сказала:

— Я очень за вас рада. Вы заслуживаете такого дара.

— И мы благодарны за него, — кивнул Джонатан.

— Пусть следующие месяцы пройдут легко, Перегрин. И если тебя не благословят мальчиком, пусть малютка будет так же красива, как и эти двое, — сказала Мэри, указав на девочек, которые вместе с отцом разглядывали картины и гобелены на стенах. Подобная роскошь была редкостью, и Мэри знала, что в своем доме Джонатан Кук не может ее себе позволить, но было очевидно, что он этого жаждет.

— В моей семье дети появляются быстро, — произнесла Перегрин.

Абигейл принесла им три кружки пива, прежде чем Мэри успела попросить ее подать гостям напитки. Затем девушка, почувствовав, что они хотят поговорить о чем-то личном, предложила отвести детей во двор, посмотреть скотину. Она обещала, что они с Ханной присмотрят за ними.

— И как ты теперь? — спросила Перегрин суровым тоном, когда они остались втроем.

— Как и следовало ожидать, — ответила Мэри.

— Мой тесть глубоко опечален этой разлукой, — сообщил Джонатан. — Ты, судя по всему, — тоже.

— Вы поэтому пришли навестить меня?

Джонатан сделал большой глоток из кружки.

— Да, а также затем, чтобы рассказать о новом благословении, что зреет у Перегрин внутри. И, конечно, Томас шлет тебе свое почтение, Мэри.

— Я полагаю, у него все хорошо.

— Если не считать того, что ему одиноко без тебя? Думаю, да, — сказал Джонатан и добавил: — Нотариус приходил к нему. Некто по имени Халл.

— Да, Бенджамин Халл. Моя семья обратилась к нему за помощью.

— Он приходил и к нам, — продолжал Джонатан. — Не самый приятный субъект. Думал, что я помню каждый синяк у тебя на лице.

— Он выполнял свою работу. Чей-то труд нам более приятен, чей-то — менее.

— Его вопросы меня глубоко оскорбили. И тебя тоже, верно? — он обернулся к жене.

Та кивнула, прижимая одну руку к животу. Взглядом Перегрин скользила по стенам, по карте Бостона и буфету с кружками и столовыми приборами.

— Прошу вас извинить Бенджамина, — сказала Мэри, — тем более что оскорбление исходило от меня. И я не прошу прощения за то, что мой нотариус серьезно относится к своей работе.

Джонатан посмотрел сначала на Перегрин, затем на Мэри. Он всегда был таким доброжелательным; Мэри не нравилось видеть его раздраженным, когда недовольство буквально отражалось на лице.

— Мой тесть попросил меня узнать напрямую: теперь, когда у тебя есть время подумать над своим планом, а скоро соберется губернаторский совет, не переменила ли ты свое решение?

— Нет. Оно неизменно.

— Ты живешь в том же доме, где жила в детстве, — сказал он. Затем процитировал Писание: — Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил.

— А как стал мужем, то оставил младенческое[4], — ответила Мэри, закончив стих. — Я была ребенком в Англии. Не здесь. Я оставила все младенческое, когда взошла на корабль вместе с родителями и мы отплыли в Бостон. Возвращение в отцовский дом не означает, что я вновь примерила на себя детское одеяние с детскими игрушками.

— Я скучаю по тебе, Мэри. Все мы скучаем, — сказала Перегрин, меняя тему.

— Я тоже скучаю по тебе, Перегрин, и по тебе, Джонатан, — продолжила Мэри и ощутила странное напряжение в комнате, когда произнесла имя зятя. Она видела, что Перегрин пристально смотрит на нее, чуть наклонив голову. Она подозревала, что у Мэри проскальзывают нечистые мысли насчет ее мужа? На миг Мэри испугалась, что только что выдала себя голосом, — или прежде, во время трапезы, или когда они просто проводили время вместе, — но это было невозможно. Просто… невозможно.

— Но разве ты не скучаешь по Томасу? Неужели не тоскуешь по естественной для жены жизни с мужем? — спросил Джонатан подчеркнуто наставительным тоном. Его голос сейчас напоминал поучения пастора во время проповеди, когда тот задает вопросы с очевидным ответом.

Мэри потянулась к кружке здоровой рукой и сделала глоток, чтобы выиграть время. По правде говоря, она совсем не скучала по Томасу Дирфилду. Но сказать это в присутствии его дочери она не могла. Хотя она наверняка догадывается, что чувствует Мэри. У Мэри мелькнула мысль, пусть и не очень правдоподобная, что Джонатан расставляет ей ловушку, вынуждая сказать что-нибудь крамольное в присутствии его и Перегрин. Но, может быть, и наоборот: учитывая незабвенную любовь дочери к отцу и ее же стремление сохранить собственный брак, не ждет ли Джонатан, что Мэри выразит раскаяние? Со стороны Перегрин было смешно проявлять хоть толику настороженности: Мэри не представляла для нее ни малейшей угрозы. Да, пусть у нее были неподобающие мысли насчет Джонатана, но это был красивый, веселый и добрый человек. Любая женщина на ее месте могла бы подумать нечто подобное. Но она не вынашивала ни планов, ни замыслов, которые хоть сколько-нибудь могли бы показаться неестественными, порочными или (да) греховными.