Чары Тьмы - [25]

Куда девалось время? И что с ним стало? Все смешалось. Сколько он прожил в таком состоянии, бродя в лохмотьях по руинам с прилипшим к позвоночнику животом и прислушиваясь к отдаленным и недосягаемым звукам пиров?

— Месяц, не более того, — ответил ему кто-то. — А тебе кажется дольше?

Глаза Шарака вспыхнули огнем.

— Где ты, мальчик? — прохрипел он. — Подойди ближе, ближе…

И перед ним послушно возник прекрасный юноша с черными распущенными волосами и еще больше похожий на девушку, чем прежде. И обезумевший Шарак поднял на него меч. И он разлетелся на куски, поранив своего хозяина, и тогда Шарак разрыдался от ярости и отчаяния.

— Ты лишил меня дома. Кто меня приютит? Когда на богатого человека падает такое проклятие, друзья его оставляют. Не удивительно, что это чудовище — твой отец — отправил тебя ко мне.

— Мне предстоит служить тебе еще восемь месяцев, — промолвил Лжеджайреш, чья фигура смутно мерцала в темном коридоре. — А потом, если останешься недоволен мною, ты меня выпорешь. — И снова раздался его ужасный смешок.

— Смилуйся! — вскричал Шарак. — Назови цену моего избавления.

— Милость? А что это такое? Ты сам определил свою судьбу, сказав о жестоком уроке.

— О я уже все понял, — застонал Шарак, падая на пол.

— Ты наскучил мне, утомил своими выходками, — промолвил юный кудесник. — Похоже, твои неприятности следует растянуть на девять лет, а не на девять месяцев. Ну, да ладно. Я положу им конец. С восходом солнца ты избавишься от своего горя.

— О позволь облобызать подол твоего платья, добрый, мудрый Джайреш.

Но прелестное видение уже исчезло. Исчезло насовсем, чтобы пойти дальше навстречу своим бедам. Всю ночь Шарак пролежал на полу, молясь богам, чтобы исполнилось обещание всемогущего юноши.

Встало солнце, и первые его лучи разбудили Шарака в груде развалин, в которые превратились верхние покои.

И вдруг он увидел, что все разрушения исчезли. Шарак снова находился в роскошном особняке. Цветочные ковры купались в солнечном свете, и тот разгорался еще ярче, отражаясь от позолоты.

Шарак, бормоча что-то под нос, перебегал из комнаты в комнату. Он ощупывал убранство и орнаменты, словно они принадлежали не ему, воровато оглядывался и, как нищий, топтался в дверях, пожирал глазами пищу на столе. Наконец голод взял свое. Купец вонзил зубы в белый хлеб, как изможденная собака, и с хлебом ничего не произошло, только хрустнула ароматная корочка, и язык ощутил медовую мякоть… Все обратилось вспять. И хотя Шарак чуть не лишился чувств от счастья, он ощутил чистоту своего тела, облаченного в тонкие ткани, и тяжесть перстней на пальцах, которые еще недавно обжигали его, плавясь и стекая…

И вот Шарак поднял сияющую руку и позвонил в серебряный колокольчик. По этому знаку к нему всегда вбегал слуга, дожидавшийся его распоряжений за дверью.

Однако теперь почему-то никто не появился, лишь тишина была ответом Шараку.

Он приоткрыл отяжелевшие веки. Дверь наконец отворилась, и на пороге появился привычный слуга. Его голова была украшена ветками жасмина, он был облачен в малиновое платье, на запястьях и на щиколотках позвякивали золотые браслеты. Он наградил Шарака таким долгим, таким высокомерным взглядом, что у купца екнуло сердце. Затем слуга склонился с княжеским достоинством, и Шарак ощутил в этом поклоне убийственную насмешку над собой.

— Да, господин?

— На колени, ты, тварь! Или будешь избит до полусмерти!

Слуга рассмеялся.

— У нас на кухне говорят, — произнес он таким тоном, словно хотел сказать «в нашей стране говорят», — что кнуты и палки превращаются в букеты цветов, прикасаясь к нашим спинам. А знаете, почему? Потому что в кухне воцарился рай, и все мы находимся во власти его чар. Так ударьте же меня, господин.

Шарак бросился вперед, нанес удар. Слуга просиял и залепетал что-то о летней траве и прозрачных источниках.

Тогда Шарак попытался убить слугу. Он душил его и колол ножом, но это не причиняло юноше никакого вреда, он только пуще радовался. Наконец Шарак обессиленно повалился на пол.

— Уйди прочь с моих глаз, — прошептал он.

И слуга, поклонившись учтивее, вышел из комнаты. И тут же внизу раздались музыка и пение, и звуки поднимались все выше и выше, как набегающая волна.

— Будь проклят этот кудесник, — пробормотал Шарак. — Я погублен навеки. — Хотя он не смог бы сказать, в чем именно выражалась его погибель. Но, когда он вспоминал о своих слугах, купавшихся в роскоши и чувствовавших себя хозяевами в его доме, он не мог ни о чем думать, лишь о том, что унижен и сломлен. И снова в нем зародилась мысль о мести. «Все было бы прекрасно, если бы не отец этого выродка. Негодяй, это он навлек на меня все несчастья, он заставил меня разозлить свое отродье и тем самым нарушил мой покой, зная, что я не смогу справиться с Джайрешем».

Это слегка успокоило Шарака, он опустился на ложе и замер.

Он больше не звал слуг, не требовал от них ни питья, ни пищи. Он просто сидел, наблюдая за тем, как тени то укорачиваются, а то снова растут. Словно его собственная душа распространяла вокруг себя мрак.

3. Дар ягуара

Тем временем в лесу к югу от восточных садов прошло девять месяцев. Плодоносная осень и листопад сменились морозами и студеной стылостью, а затем наступило беззвучное ожидание, когда, казалось, все заснуло. Но вскоре побежали ручьи, и на кустах высыпали звезды цветов. Свиньи выскочили из пещер тереться о стволы деревьев. Молодняк бросился в реку и замелькал белым янтарем под тонким яшмовым покровом воды.