Чарусские лесорубы - [109]

— Щиро дякую, Хветис Хведорович!

И замотал головой: дескать, кланяюсь, очень благодарю.

50

Весна в здешних местах наступила неожиданно рано и застала лесозаготовителей врасплох. Солнце, как будто вышедшее из зимнего заточения, горячее и ласковое, поднималось высоко над землей и грело без устали, сжигая глубокие снега. Лес скинул с себя зимний наряд и повеселел, стоял, омываемый теплым ветерком. Невесть откуда появились певчие пичужки, зашебаршили по коре деревьев малюсенькие птахи-ползунки, от темна до темна трудились дятлы, наваливая возле старых берез ворохи гнилой измельченной коры. Утрами, далеко до восхода солнца, на могучих деревьях начинали токовать пернатые богатыри — глухари, в мелких осинниках чуфыркали тетерева.

На столбе перед окнами кабинета директора леспромхоза сидел скворец, выводил свои незамысловатые трели и приглушенно, как будто издалека, протяжно посвистывал. Этот разбойничий посвист птицы действовал Якову Тимофеевичу на нервы; так и подмывало встать, захлопнуть форточку, но в кабинете было жарко.

Яков Тимофеевич обзванивал по телефону лесные участки. И пока начальники подходили к трубке, он думал:

«Вот и опять весна. С одной работой не закончили, другая подпирает. Людям весна приносит радость, а тебе подваливает забот. И так без конца, из года в год. И надо справляться. Нельзя не справляться, раз тебя, рабочего человека, поставили на такое трудное дело».

— Але, але! Багрянцев?

В Моховом в конторе к телефону подходит Николай Георгиевич. На нем резиновые сапоги. Окно раскрыто настежь. По колеям дороги под окнами бегут ручьи. Ельник стоит в воде, купая подолы.

— Я вас слушаю, Яков Тимофеевич! — отзывается Багрянцев.

— Ну, как вода?

— Прибывает. За ночь на пятнадцать сантиметров поднялась.

— Заморозка там у вас не было?

— Нет, нисколько не подморозило, даже зорьке подрумяниться нечем было. Вечером была бледная желтая заря и утром такая же. Здешние мужики говорят: нехорошая примета. Весь снег может согнать сразу, поднимет воду, а ведь в половодье лес плавить не будешь — разнесет по берегам. Положение тревожное.

— Меня тоже беспокоит это. Ночью несколько раз выходил на улицу проверять: не подстывает ли? Нет, никаких признаков. Думаю, под самое утро, когда обычно холодком тянет, хоть немножко подстынет. Нет, не подстыло! Вы переходы через реку перекинули?

— Нет еще, Яков Тимофеевич!

— Ну, что вы делаете? Как людей переправлять будете на другой берег? Немедленно приступайте к работе! План подготовки к сплаву у вас есть, держите его всегда перед собой. Там обозначены сроки, когда что делать. Неужели вас еще учить порядку, дисциплине! Вы же были в армии, должны понимать. Лесосплав — это все равно, что пожар. Не подготовишься вовремя, упустишь сроки — вот и погоришь.

— Для устройства переправы нет канатов, Яков Тимофеевич.

— Разве еще не прибыли? Подводы с канатами ушли вчера утром.

— Не пришли еще. Застряли в пути. Гремучий лог разбушевался, через него нигде не переедешь.

— Высылайте людей, тащите канаты на себе.

— Ушли люди, Яков Тимофеевич.

— Хорошо. А наледи рвать начали?

— Рвем и канавы копаем по льду, уже метров пятьсот прокопано. Подрывник заболел, так мы сами приспособились.

— А кто вам разрешил? Убьете людей, а мне за вас в тюрьму?

— Не беспокойтесь, Яков Тимофеевич! Рвем по всем правилам. Взяли у подрывника инструкции, среди нас отыскались саперы, так что будьте спокойны.

— Как у тебя с лодками? Ремонтируете?

— Дело встало из-за смолы. За смолой послали на углевыжигательные печи. Пакли хватит. Нас волнует другое, кошма. На чем будут спать сплавщики, чем прикрываться?

— Ждем кошму из треста. Если не получим — выдадим стеженые одеяла.

— А палаток брезентовых, значит, так и не будет?

— С палатками скандал. Вышлем плащ-палатки.

— Ну, и это ладно. На безрыбье и рак рыба.

— Багрянцев! Але, куда ты пропал? Багрянцев, Багрянцев! Вот, черт, проклятая связь!

Директор бьет пальцами по аппарату, стоящему перед ним на столе. Просит девушку-телефонистку проверить линию, волнуется. С Багрянцевым у него еще большой разговор. Нужно, знать, проверить до мельчайших подробностей, что делается на Моховом, не упущено ли что в подготовке к сплаву. Сидя в своем кабинете в Чарусе, он мысленно находится на далеком лесном участке. Вместе с Багрянцевым обходит сплавной отрезок Правой Ульвы — небольшой речушки, впадающей в Ульву. Желтоватая вода, настоенная в болотах, обмывшая прошлогоднюю ветошь трав, мчится по извилистому руслу речушки поверх льда, обходя высокие наледи. Люди копошатся на реке, расчищая воде фарватер: пробивают в наледях лунки и закладывают в них мешочки с аммоналом, потом взрывают их. Вверх летят брызги и глыбы льда; на отлогих берегах, на поворотах русла, чтобы не было разноса древесины по лугам и кустам, сплавщики укладывают бревенчатые боны, делают плетни. В устье реки для задержки древесины сооружается временная запань, а в верховьях — идет обмер поленниц и бревен, подготовленных для сплава…

— Девушка, ну где же Багрянцев?

А скворец на столбе продолжает свои трели и приглушенный посвист. Черемных кидает трубку, срывается с места и захлопывает форточку. Звонит телефон.