Чарусские лесорубы - [105]

— Спасибо! Вот вы и добились своего.

— Теперь можно и домой, в «Новую жизнь», — веселый и довольный, сказал парень.

— Мы еще поработаем, Владимир, и в лесу, и в новом клубе. Теперь и я запишусь к вам в драмкружок.

— А в Сотый квартал кто будет бегать? — подмигнул парень.

— Теперь не побегу. Ермаков решил переезжать на Новинку. Долго ли ему перевезти избушку из Сотого квартала.

— Хочешь, Лиза, прокатиться? Садись!

— А ты не уронишь меня?

— Ну, что ты! Я на такой машине всю войну ездил, а под конец по Берлину гарцевал… А это, — кивнул он на парней с покупками, — все мои ученики. Я их в колхозе в кружке ДОСААФ обучил.

Коноплев сел за руль, Лиза примостилась на багажник, остальные парни тоже посадили к себе девчат и помчались вдоль улицы вслед за Коноплевым, обгоняя пару пестрых волов, медленно двигавшихся с возом.

На воловьей упряжке тоже ехала парочка: Синько управлял быками, шел возле короба, накрытого рогожками, а Торокина стояла на запятках саней.

— Ты мне купи таку штуку, — сказал Григорий, показывая кнутовищем на мотоциклы.

— Зачем она тебе? — спросила Панька.

— Кататься буду.

— Еще упадешь, разобьешься.

— Ни, не разибьюсь, тилько купи.

— А если куплю, ты от меня никуда не уйдешь?

— Ни, ни, Панько! Купи, теперь у тебя карбованцив много. Ты дуже хорошо стала работать.

— Если ты меня, Гриша, будешь любить, Никуда не побежишь, то куплю тебе эту машину. Только ты, смотри, не обманывай, люби… Я ведь думала, ты совсем меня бросил.

— Ни, Панько, ни! То брехня, що я будто в столовци с поварихой знюхавси. Я ночами робив, тики никому не показывал, що зробив. Ты же бачила?

— Ну, ну, Гриша. Я же не сержусь.

Синько взмахнул кнутом и прикрикнул на волов:

— Н-но, быдло! Цоб!

Быки свернули с дороги и стали подниматься на холм к нарядному, как на картинке, клубу. С горки по обе стороны широкой деревянной лестницы катались на санках ребятишки. Они быстро приспособились к новой обстановке и были довольнешеньки: под горку съедут, а в горку поднимаются по лестнице, неся санки под мышкой.

Объехав кругом клуба, Синько остановил своих «рысаков» у парадного крыльца, где толпилось немало праздного народа.

— Пиво привез? — спрашивали его.

— Горилку вам привез!

Синько сдернул с высокого воза рогожи. В толпе прошел гул: кто-то ахнул от удивления, кто-то вскрикнул от испуга, кто-то пошел к возу, кто-то шарахнулся прочь. На возу, подняв когтистые лапы, стояли два бурых медведя, вылепленных из глины, — лохматые, страшные, со злыми глазами, точно живые.

— Идить, помогайте! — обратился Синько к собравшимся, подставляя плечо под бок медведю.

Помощников нашлось порядочно. Медведи были выгружены и поставлены по бокам крыльца на специальных постаментах, приготовленных для бетонных ваз. Медведи пришлись как раз к месту: они украсили вход в клуб да и все здание, которое теперь выглядело еще краше. Казалось, что звери сами прибежали из леса и встали напоказ всем.

Весть о медведях, сделанных Синько, скоро облетела Новинку, и к клубу началось новое паломничество.

А вечером в нем состоялся слет передовиков производства всего Чарусского леспромхоза. К флагу на пригорке лесозаготовители съезжались на лошадях, на грузовых автомашинах и на мотоциклах; к началу слета у крыльца выстроилось в ряд до десятка стальных рысаков; крайняя машина с люлькой принадлежала мотористу бензопилы Хрисанфову. Он приехал из Мохового вместе с женой, белобрысой полной женщиной, разодетой в цветастые шелка.

В клубе пряно пахло свежей сосной и пихтой. Гости расхаживали по залу, по уютно прибранным комнатам и удивлялись: когда же новинцы успели «сгрохать» такую домину и оборудовать даже лучше, чем Чарусский клуб.

Нина Андреевна Багрянцева отвела Фетиса Федоровича в сторонку и, держа его за пуговицу пиджака, говорила:

— Вы знаете, на Моховом у нас такая глушь. Все переплелось: и новое, и старое. Люди празднуют и наши советские праздники, и свои религиозные. А сколько всевозможных предрассудков, суеверий! Пожилые женщины рассказывают, где у них живут домовые, в каком месте водятся лешие; есть там в лесу старый заброшенный лесорубовский барак, так все уверяют, что там поселилась кикимора. Ну, просто ужасно! Поразительные контрасты: с одной стороны, передовые люди, замечательная техника, радиоприемники, мотоциклы, с другой — глубокая старина, вера во всевозможные приметы, во всякую нечисть. И при всем этом на Моховом даже нет приличного красного уголка, никакой самодеятельности. Когда я там читала первую лекцию о строении вселенной, так на нее пришли только конторские служащие да Хрисанфов с женой и больше никого, если не считать моего мужа. Не пришли даже коммунисты.

— Вот здорово! Вот так актив у вас!

— Но я все же выступила. А потом собрала членов партии, комсомольцев. Поговорила с ними по-серьезному и послала по домам, по общежитиям. Лекция была назначена снова. На этот раз пришло столько людей, что их негде было разместить. Нам нужен обязательно клуб. Как это вам удалось поднять людей, выстроить вот это, оборудовать? Какая красота, какая благодать! Идемте, присядемте где-нибудь, расскажите, с чего начали, как организовали.