Саша выбежал навстречу, помог раненым подняться по ступенькам крыльца. Аркашка таскал в дом красноармейские сумки и патронташи. Сестренки с матерью стелили постели. В комнате запахло лекарством и табаком. На старенький диван в углу положили бородатого человека. Рубаха на нем была в крови. Он тихо стонал и просил пить. Саша принес воды. Бородач взял кружку, сказал, задыхаясь:
— Крепко, видать, меня заце…
Он недоговорил, потерял сознание. Рука скользнула вниз, кружка упала, вода разлилась по полу.
До поздней ночи просидел Саша возле постели тяжелораненого. Василий Иванович сказал шепотом сыну:
— То, что сделал нынче этот батареец Воробьев, никому не под силу… Что сделал? Не подпустил врага к переправе. А белых вокруг — тьма-тьмущая…
Раненый зашевелился. Открыл глаза. Что-то хотел сказать. И не смог.
— Лежи, Воробьев, лежи смирно. Нельзя тебе двигаться…
Василий Иванович поправил на нем одеяло и снова обернулся к Саше:
— Забирай-ка малышей и ступай на сеновал. Мать вам постелила там.
Утром Саша застал отца на прежнем месте, — они с мамой до самого рассвета дежурили возле раненых.
— Ну вот и сменщики наши проснулись! — приветствовал детей Чапаев. — Заступайте на санитарный пост.
— Ты бы вздремнул чуток, папа. А то на войне заснешь, — посоветовал Саша.
— Не засну! Война хоть кого разбудит. Слышишь? — За окном, в отдалении, прошумело что-то. — Война ни днем, ни ночью не засыпает, как же мне, командиру, дремать?
Чапаев снял со стены бурку, надел папаху, вышел во двор седлать коня.
Саша позвал брата и сестер, объяснил:
— Теперь я главный командир лазарета, а вы должны меня слушаться весь день.
— А ночью? — спросила Клава.
— Ночью дети спят. Только командиры остаются на своих постах.
Клава с Лимой разносили раненым чай. Верочка подсела к красноармейцу с забинтованной рукой:
— Дяденька, если вам очень больно, я подую на руку. Хотите?
Раненый засмеялся:
— Валяй, дуй…
Верочка принялась дуть изо всех сил, и красноармеец сказал, что ему стало легче. Он подмигнул Верочке:
— А еще что ты умеешь?
— Песни петь.
— О-о! Что ж ты сразу не сказала? Песня для нашего брата — первое лекарство. А ну-ка, давай свою песню!
— Я лучше мамину спою…
Верочка тонким голоском затянула про пряху молодую, которая сидит у окна светелки и горько плачет.
Саша недовольно заворчал:
— И чего пищишь? Разве больных такими песнями лечат?
— Веселых не знаю, — призналась Верочка.
— Ну тогда спляши!
Верочка подбоченилась, закружилась на месте. Затем пошла вприсядку. Вдруг запуталась в длинном подоле и упала. Сидя на полу, она хохотала и болтала ногами. Красноармейцы тоже стали смеяться. Даже тяжелораненый батареец Воробьев развеселился.
Вечером Пелагея Ефимовна с трудом выставила малышей из комнаты на сеновал. Оставила одного Сашу. Она сказала ему, что пойдет немного вздремнет на кухне, и велела вскоре разбудить ее.
Но Саша не стал будить. Прошлую ночь мать была на ногах и днем не ложилась, помогала раненым: стирала белье, делала перевязки, обед готовила, бегала в больницу за лекарствами. Пусть теперь отдыхает! А он, Саша, подежурит.
Раненые потребовали, чтобы и Саша шел спать. Но он схитрил, перетащил свою постель с сеновала в комнату и заявил, что будет спать рядом с ними.
Он привернул фитиль лампы и дал себе клятву — не спать! Мало чего может случиться! Его могут потребовать в любой момент.
Саша закрыл глаза, притворился спящим. Лежал и ждал, когда заснут раненые. Вдруг почувствовал, что сам засыпает.
Саша тихонечко поднялся. Подошел на цыпочках к комоду, где стояла швейная машина. Взял самую большую иголку и снова нырнул под одеяло.
Как только глаза начинали слипаться, он больно колол иголкой свой палец. И сон сразу отступал.
В темноте слышалось дыхание спящих. Кто-то похрапывал. А бородатый Воробьев ворочался с боку на бок и тихо стонал.
Саша несколько раз бегал в сени за водой, поил раненого. У него был жар. Воробьев то и дело вздрагивал и что-то кричал во сне.
Голова Саши сделалась тяжелой, точно свинцом налилась. Саша вновь и вновь брался за иголку.
Перед рассветом бородач застонал так громко, что проснулась Пелагея Ефимовна на кухне. Испуганная, вбежала в комнату, торопливо смочила платок холодной водой и положила ему на лоб. Воробьев, должно быть, подумал, что это Саша, прошептал:
— Спасибо, Сашок, воробышек мой…
Раненый ничего не видел перед собой. Но дышал теперь ровнее и не метался, как прежде. Жар на щеках стал спадать.
Пелагея Ефимовна спросила Сашу:
— Что ж ты не разбудил меня? Я ведь просила…
Саша ответил:
— Я сегодня командир! Война днем и ночью не спит. Значит, и мне нельзя.
Он отдал иголку Пелагее Ефимовне и побрел на сеновал, где сестренки с Аркашкой досматривали последние сны.
![Лето на колёсах [Повести]](/storage/book-covers/ce/ce55869e5b74e035101c93f5a0e2147d9c49c0f6.jpg)
