Чалма Искандера - [8]

Крым в январе — это совсем другая планета, чем летом, особенно, вдали от моря. Где татары давали тайный приют, Аллах их награди, где греки, а где и неба шатер. Чудом ли, Божьим ли промыслом, но, ориентируясь по карте, добрались до Днепра напротив Николаева, а там и переправились, сильно опасаясь, что на ладье Харона, однако провидение было на их стороне. В Николаеве удалось отогреться да чуть силы восстановить, а там — по железной дороге в Киев. Народу ехало много, почему-то в такие смутные времена никому дома не сидится, так что удалось затеряться в толпе. Хотя и тут время от времени на каком-нибудь полустанке офицеров то вешали, то расстреливали. Благо сами беглецы были одеты в гражданское и не слишком городское.

И в это же примерно время бывший Верховный главнокомандующий российской армии, недавний заключенный Быховской тюрьмы генерал Лавр Георгиевич Корнилов в одиночку, одетый в мужицкий костюм прибыл в Новочеркасск и стал вместе с генералами Алексеевым и Калединым соорганизатором Добровольческой армии на Дону. Собственно, опять же Верховным ее главнокомандующим.

А адмирал Колчак, считавшийся с год назад реальной альтернативой Керенскому, выехал из Японии в Сингапур, где планировал перейти на службу во флоте союзников.

В Тобольск, куда была сослана царская семья, прибыл муж дочери Григория Распутина Соловьев с крупной суммой денег якобы на организацию побега. Он вселял в арестантов надежду на возможное спасение, а фактически пресекал всякие попытки освободить их. Как приближенный к семье он имел возможность входить в доверие к смельчакам-монархистам и контролировать ситуацию.

— Если не секрет, вы в какой области специализируетесь, доктор? — поинтересовался генерал Кондратович.

— Хирург я, Лука Лукич — ответил Ясенецкий-Войно. — Гнойная хирургия. Хотя все мы, Петр Фокич не даст соврать, специалисты широкого профиля.

— Все правильно, будущий тезка, — кивнул генерал. — В наше больное время именно хирург должен назначать лечение. И именно гнойный хирург! Я не скажу, что ваша весть для меня нoва, но по привычке связывал восстановление порядка в Российской империи с последним императором или его ближайшими сиятельными родственниками. Уж извините, Николай Константинович, мы настолько привыкли к тому, что вы далеки от престола, что под носом не видим очевидного. Доктор прав! Вы — наилучшая кандидатура для той высокой исторической роли, которой, кроме вас, никто сыграть неспособен. После слов уважаемого Валентина Феликсовича это стало для меня настолько ясно, что стыдно теперь, что сам не понял… Как же уберечь до времени ваше императорское высочество?

— А не посвящать никого, — сказал Петр Фокич. — До исторического момента. И ЧК не допустит, и свои завистники-наполеончики напакостить могут. А Николай Константинович сумеет сохранить свой принятый обществом образ. Никому и в голову не придет, как не приходило нам.

— Ну да, побуду шутом, сколько надо для дела, — усмехнулся великий князь.

— Сложно будет, — покачал головой полковник Корнилов. Наша туркестанская военная организация сейчас на стадии становления, и идея восстановления монархии достаточно популярна, а такой способ ее реализации на поверхности.

— Итак, господа, — встал во весь двухметровый рост великий князь. — Попрошу согласовывать со мной все ваши стратегические и тактические идеи и разработки. Шут, между прочим, полковник Генерального штаба и боевой офицер. Мне не нужны авантюры, у нас только одна попытка.

— Так точно, Ваше императорское высочество! — вскочил и генерал.

Встал по стойке «смирно» и полковник. В этом мощном старике внезапно обнаружилась поистине императорская харизма.

— Только не надо думать, что в ЧК идиоты, — заметил Ясенецкий-Войно. — Если я додумался до такого варианта, то и они могут предположить подобную возможность. И принять профилактические меры. Возможно, стоит продумать варианты перехода на нелегальное положение.

— Никогда не прятался! — возмутился Николай Константинович. — И на закате лет своих не планирую! — и тут же хитро усмехнулся: — Хотя военного маневра не исключаю.

Среди ночи Николай Константинович проснулся в холодном поту, сердце тревожно билось и, казалось, вот-вот выскочит из груди. Он пытался выбросить из сознания приснившийся кошмар и никак не мог.

— Что за ночь сегодня? — силился вспомнить великий князь. — Кажется, с 13 на 14 января… Чертова дюжина… Чур меня!

Великий князь только что присутствовал на собственных похоронах. Вроде бы ничего страшного — никогда он смерти не боялся, но то в яви, когда лежал бы себе тихо и умиротворенно в гробу, завершив все счеты с жизнью (кстати, совсем он себе в гробу этом не понравился — череп с какой-то плоской лысиной, нос, всегда крупный, теперь, казалось, все лицо собой загораживал. И главное — тип в гробу выглядел чужим, неказистым и беззащитным). А в этом странном состоянии то ли между сном и явью, то ли между жизнью и смертью все было неправильно — не ощущал упокойник упокоения. Взирал на себя со стороны и содрогался от отвращения, смешанного с ужасом. Это был не страх смерти — бессмысленно бояться того, что произошло, нет, это был ужас перед необъяснимым, перед тем, чего быть не могло, но было. Неподалеку скорбно лили слезы и княгиня Надежда, и Дарьюшки, сыновей только судьба-лихоманка по полям сражений раскидала. Сдержанно гудели скорбные многотысячные толпы сартов, благодарных ему за заботу. Солдаты с винтовками бдительно следили за толпой, но она вела себя благочинно, как и положено на похоронах. Все это происходило рядом с парадным его дворцом, где жил он мало, в военном Иосифо-Георгиевском соборе, который-то и собором назвать можно было с большой натяжкой — так, небольшая, но изящная церквушка. Интересно, что мусульмане не побрезговали сюда прийти, дабы попрощаться с ним. Бог един, церкви разные. А Бог есть любовь. По крайней мере, благодарность и сострадание.