Чака - [33]

Шрифт
Интервал

Вот эти невеселые новости Нгомаан и поведал Чаке, когда тот прибыл к нему доложить о своем возвращении. Старейшина округа попросил дать ему воинов, чтобы предпринять еще одну попытку избавиться от незваного гостя. Искреннее горе старого друга, а главное, какая-то обреченность в тоне всегда столь спокойного и рассудительного Нгомаана, опытного и в бою и в управлении округой, произвели тягостное впечатление на молодого воина. Нет, это не дело направлять своих воинов на рискованное предприятие под руководством другого, пусть даже прославленного индуны. Во главе их пойдет сам Чака. Этим он уплатит хотя бы малую часть своего долга народу мтетва. В почтительных выражениях, но весьма твердо Чака так и объявил старейшине, а поскольку дело это не терпит отлагательств, он тут же и попросил заметно повеселевшего Нгомаана прислать ему тех воинов, которые уцелели после злополучной схватки с Великаном.

Прекрасно понимая, что, рассказывая о собственных поражениях, люди обычно склонны преувеличивать силу противника, Чака велел по одному вводить их в хижину, выбранную специально для этой беседы.

Из сбивчивых и путаных рассказов трех изрядно перепуганных обитателей крааля он сделал вывод: его будущий противник и в самом деле обладает недюжинной силой и храбростью, он легко приходит в ярость, и — что самое главное — Великан стремится сойтись с врагом вплотную. Правда, все это Чаке удалось вытянуть из них только после обещания, что им не придется приближаться к краалю Великана. Выйдя наконец из хижины, он снова обсудил предстоящее дело с Нгомааном, пригласив заодно и Нгобоку с Мгобози. После недолгого, по горячего спора, в ходе которого Мгобози вдруг потребовал, чтобы бой с Великаном был поручен именно ему, более осторожный Нгобока посоветовал вообще не затевать никаких единоборств, а взять побольше воинов и забросать врага копьями еще до того, как тот успеет пустить в ход свой хваленый топор. В конце концов Чака объявил, что поединок будет все-таки вести он, Чака, но поскольку речь идет не о демонстрации молодеческой удали, а об избавлении округа Нгомаана от вредного соседства, он возьмет с собой несколько воинов, с помощью которых и выполнят эту задачу даже в том случае, если Великану все-таки удастся одержать над ним верх.

Поручив уравновешенному Нгобоке отобрать воинов, Чака с Мгобози двинулись к вражескому краалю. По пути Чака еще раз объяснил другу, сколь многим он обязан народу мтетва и лично Нгомаану и почему ему так хочется собственными руками отвести нависшую над ними беду. Но Мгобози, без ревности относившийся к чужой и собственной славе, тут же предложил, не дожидаясь подхода Нгобоки, прикончить Великана, или как там его величают, вдвоем, а потом доложить Нгомаану, что сделал это один Чака. Старейшине это будет приятно, да и Мгобози не придется стоять в сторонке, любуясь доброй схваткой. Нгобока же с его молодцами пригонят отбитый ими у Великана скот к краалю Нгомаана в целости и сохранности — ему ли, человеку из племени сокулу, не знать, как следует ухаживать за скотом. Но тут их догнали остальные воины, и спор этот прекратился сам собой.

К вражескому краалю они подошли только перед самым заходом солнца и собственными глазами видели, как несколько мальчишек загоняли в ворота вернувшееся с пастбища стадо. Чака насчитал всего десятка полтора голов и понял, что рассказы о количестве захваченного Великаном скота явно преувеличены. Он даже немного встревожился, опасаясь, что слухи о силе и непобедимости предполагаемого противника тоже преувеличены, и окажется, что весь этот путь проделан ради встречи с каким-то надутым наглецом. Однако, увидев сидевшего перед воротами крааля человека с рогом дымящейся конопли в руках, он сразу же понял, что, по крайней мере, на этот счет опасения его напрасны. Сидящий казался огромной глыбой из темного камня. Впечатление это, возможно, усиливалось и тем, что лучи заходящего солнца били сейчас Чаке в глаза и лишали его возможности хорошенько разглядеть того. Чака велел сопровождавшим остаться на месте, а сам двинулся к воротам. Великан, не поворачивая головы, выкрикнул какое-то приказание. Тут же из ворот появился мальчик и что-то положил на траву рядом с ним. Услышав за собой шаги, Чака недовольно оглянулся. Конечно же, это Мгобози. Не обращая внимания на сердитый взгляд Чаки, тот протягивал ему запасное копье. «Бери, — сказал он как ни в чем не бывало. — О такую тушу можно свободно сломать и твой ассегай». Улыбался же он при этом настолько благодушно, что Чака просто промолчал и машинально взял протянутое копье. Тем более что препираться было уже некогда — человек, сидевший у ворот крааля, с неожиданной легкостью вскочил и бросился ему навстречу, размахивая не то дубинкой, не то топором, выкрикивая на бегу что-то бессвязное. Только теперь Чака убедился, что, сравнив Безумного великана с атакующим буйволом или носорогом, воины Нгомаана не очень погрешили против истины — тот мчался сейчас прямо на него по склону холма, успевая при этом еще и прикрываться щитом, который, правда, был значительно меньше щитов нгуни, но зато и не сковывал движений. Испытанный прием здесь явно не подходил — гигант просто сшиб бы его с ног при столкновении, и Чака сразу же оценил предусмотрительность Мгобози. Отпрыгнув в сторону, он метнул копье только в тот момент, когда противник пронесся мимо. Удар пришелся вскользь, вспоров вздувшиеся на спине мышцы, однако Великан даже не обернулся. У Чаки мелькнула невероятная мысль, что Великан так и добежит до оставленных в лощине у подножия холма воинов. Но то ли боль в спине, то ли злость на ловко увернувшегося врага сделали свое дело. Шагов через двадцать гигант остановился и недоуменно огляделся. Теперь лучи солнца падали па него, и Чака успел даже разглядеть пузырящуюся у того в углах рта пену. Да ведь человек этот просто пьян! Дым конопли, потребляемый в умеренных дозах, снижает усталость и освежает мысли. Старики, да и молодые воины редко откажутся на досуге от затяжки-другой, но Чаке уже случалось наблюдать, как излишнее потребление этого зелья одних приводит в состояние полного отупения, а у других зато вызывает вспышки беспричинного буйства. Неудивительно, что пришелец этот заслужил у окружающих кличку «Безумного». Постоянным потреблением возбуждающего средства он доводил себя до полного исступления — отсюда и неистовство его в бою, и нападения на соседей. Напору одурманенного коноплей человека следует противопоставить выдержку и холодный расчет. И когда Великан бросился на него, Чака снова увернулся от столкновения с ним, маневрируя, однако, с таким расчетом, чтобы солнце постоянно било тому в глаза. Пусть этот буйвол порастеряет немного прыти перед решительной схваткой. Непревзойденный мастер боя на палках, Чака не сомневался в том, что сумел бы справиться с противником, будь тот вооружен копьем или палицей. Но удар тяжелого топора, которым противник его размахивал, как легкой тростинкой, нельзя парировать ни щитом, ни древком копья. Кроме того, приходилось все время следить за тем, чтобы враг не смог метнуть в него топор. Чака буквально обтанцовывал противника, держа его на расстоянии ассегая и постоянно нанося пусть и неопасные для жизни, но изнуряющие и болезненные мелкие удары.


Рекомендуем почитать
Молодежь Русского Зарубежья. Воспоминания 1941–1951

Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.


Актеры

ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.


Сергей Дягилев

В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».


Путеводитель потерянных. Документальный роман

Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.


Герои Сталинградской битвы

В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.


Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.