Чахотка. Другая история немецкого общества - [64]

.

В больнице было два отделения — мужское и женское. В женском вместе с 50 больными туберкулезом запирали еще и 20 венерических пациенток. На окнах были решетки, двери постоянно заперты, сад обнесен забором, оборудование и мебель были списаны из других больниц, «роскошного питания, присущего лечебницам», не предусматривалось: в конце концов, главным было не лечить этих больных, а обезопасить от них общество^[850]. Экономили на всём — оборудовании, питании, лечении. Штадтрода славилась своей бережливостью: дневное содержание пациента здесь было в среднем на 2 рейхсмарки 40 рейхспфеннигов дешевле, чем в других больницах, где на пациента в день тратили 5–6 марок^[851].

Поначалу принудительно госпитализированные пациенты почти не получали медицинского лечения: речь шла о «настолько злостно асоциальных элементах, которых нет смысла ни воспитывать, ни лечить»^[852]. Уже в 1935 году в клинике Штадтрода выросла смертность среди туберкулезных больных. В 1936 году министерство внутренних дел Тюрингии сообщало, что туберкулезное отделение служит «изоляции и обезвреживанию, но не занимается лечением пациентов»^[853]. Штадтрода была тюрьмой, а не больницей, исправительно-карательным учреждением, где не оказывали никакой помощи, а, наоборот, морили. Когда в 1939 году главным врачом стал Клоос, заведение разделили на два отделения. В одном принимали пациентов, «чье состояние еще предполагало возможное обеззараживание, кто представлял еще некоторую социальную ценность, в связи с чем к пациенту еще могли быть применены терапевтические меры»^[854]. Этим повезло: их лучше кормили и лечили. Во второе отделение помещали тех, «для кого лечение было бессмысленным в силу безнадежности их заболевания и совершенной социальной ненужности»^[855]. К этой группе доктор Клоос, опубликовавший в 1942 году монографию «Характерология злостных туберкулезных больных», причислял «злонамеренных», «асоциальных, то есть деклассированных», «преступников», которые «сознательно вредят народному здоровью, нарушая предписания против инфекционных болезней», в том числе больные туберкулезом, проститутки, бродяги, алкоголики, уголовники — все те, кто подвергался особенно жесткому преследованию. «Распущенные и злостные больные с открытой формой туберкулеза, — писал Клоос, — в большой степени психически ненормальны, это возбудимые асоциальные психопаты и алкоголики»^[856].

Диагноз «злостный» врачи ставили, опираясь на анкету, которую заполняло ведомство, направляющее больного в изолятор. Анкета содержала «точные сведения о предыдущей жизни» больного и его «социальной ценности». Основанием для принудительной изоляции были ответы на вопросы вроде «Зафиксированы ли в семье пациента случаи душевных заболеваний, эпилепсии, слабоумия, психопатии, алкоголизма, безнравственного поведения или преступлений? Имеет ли больной судимость? Когда? За что? Соответствовало ли его поведение нормам морали? Замешан ли в коммунистической деятельности?»^[857]

Несчастных, которым выносили приговор «злостный характер и социальная непригодность», запирали на верхнем этаже клиники с зарешеченными окнами и наглухо запертыми дверями. Здесь работал исключительно мужской персонал, врачи и санитары были вооружены. В случае неповиновения оружие тут же пускали в ход^[858]. Кормили кое-как, «не предпринималось ничего, чтобы повлиять на течение болезни легких и продлить жизнь, очевидно бесполезную для общества»^[859]. Пациент с диагнозом «асоциальный» быстро умирал, Клоос и Ашенбреннер знали свое дело. Бывшие пациенты Штадтроды впоследствии сообщали о скудной еде, гнилой картошке и брюкве, об издевательствах и побоях. Нарушителей порядка наказывали «рвотным уколом» — инъекцией апоморфина, который вызывает рвоту и нарушение кровообращения^[860].

«Неисправимых провокаторов и нарушителей порядка и дисциплины» Клоос запирал, часто голыми и замерзающими, в «три надежные тюремные камеры» в темном подвале больницы, «что, как известно, негативно влияет на протекание легочного заболевания»^[861]. Главврач, по договоренности с генеральным прокурором, имел право помещать пациентов в тюремную камеру на срок до полугода без решения суда. «Закоренелых преступников» разрешалось «наказывать сокращением рациона питания»^[862], а для ослабленного туберкулезом организма любая диета означала смертный приговор.

Врачи других больниц использовали страшную репутацию клиники для запугивания упрямых пациентов. Ашенбреннер с гордостью заявлял: «Иногда достаточно одной только угрозы отправить в Штадтроду, чтобы заставить больных соблюдать порядок»^[863]. А в 1943 году один врач писал в журнале «Общественное здравоохранение», что следовало бы в каждой германской земле учредить клинику вроде Штадтроды, это действовало бы «как розги в детской»^[864].

Вторая мировая война сделала существование пациентов в Штадтроде еще тяжелее. Счетная палата велела сократить содержание душевнобольных и «асоциальных» больных^[865]. В 1940 году среди вынужденных пациентов резко выросла смертность. Больные голодали и умирали от истощения или от осложнений, которые никто и не думал лечить. Дополнительный паек питания получали только те, кого предполагалось вернуть в общество в качестве рабочей силы