Чахотка. Другая история немецкого общества - [22]

Некоторым продуктам питания приписывали целебные свойства против чахотки, прежде всего — молоку и молочной сыворотке. Поскольку не все больные переносили эти продукты, рекомендовали также вино, материнское и кобылье молоко^[283]. Новалиса в последние месяцы болезни пользовали известковой водой и молоком ослицы, которое еще в античности считалось наиболее действенным лечением^[284].

Противочахоточной терапией считалась и верховая езда, поскольку соответствовала темпераменту сангвиников^[285]. «Восхождение в горы, быстрая ходьба и верховая езда, безусловно, очень целебны для слабых легких», — писал Новалис^[286]. Во время этих целительных поездок он катался на лошади, которую ему подарил отец^[287]. Мокроту из его легких должны были вывести также долгие прогулки в коляске с кучером, даже зимой, часа по четыре. Новалису, однако, эта терапия не помогала, о чем жаловалась в одном из писем его мать: «Фриц снова выезжает, дважды в день, и хочет еще скакать верхом, но он слаб, измучен и по-прежнему кашляет кровью»^[288].

Действенных средств против болезни не было, справочники по медикаментам, изданные около 1900 года, предлагают только плацебо^[289]. Среди врачей распространился трезвый «терапевтический нигилизм»: иногда действительно казалось, что лучше подождать и не делать ничего, нежели мучить пациента бесполезными и даже вредными средствами и только зря давать надежду. Можно было помочь только унять боль: больным щедро прописывали опиум. Художнику Филиппу Отто Рунге и Шопену это помогало.

Врачи предлагали другую возможность лечения чахотки, известную еще с античности: отправить пациента в регион с целебным климатом. Римские врачи рекомендовали смену климата (mutatio coeli) и отправляли своих больных в южные части империи. Плиний Младший сообщал, как он сам отослал своего вольноотпущенника, страдавшего от кровохаркания и истощения, для лечения в Египет. Тот вернулся исцеленным, однако спустя время болезнь вернулась. Тогда он послал страдальца в нынешний Южный Тироль^[290]. Сицилия и Сирия также считались курортами, приносящими облегчение больным и продлевающими им жизнь, хотя, конечно, лишь немногие состоятельные больные могли позволить себе в те времена отправиться туда по предписанию врача.

В XIX веке снова обратились к идее отправлять чахоточных больных на лечение в другой климат, отчего чахотка становилась поводом для определенного образа жизни, а именно — постоянного путешествия из региона в регион. Любимыми направлениями туберкулезных больных в XIX веке были Италия, Средиземноморье и острова южной части Тихого океана, позднее — горы или пустыня^[291]. Благодаря надежде на то, что климат и воздух могут излечить от чахотки, возникла новая институция: санаторий.

Названное словом, производным от латинского sanare (лечить), это заведение представляло собой стационарную лечебницу для больных чахоткой, где пациенты находились под постоянным наблюдением врачей, где лечили хронически больных и помогали поправиться выздоравливающим^[292]. Около 1900 года санаториями стали именовать заведения, где лечили и иные болезни — не только чахотку. Санаторий был частным медицинским учреждением для пациентов из аристократии и богатой буржуазии, в отличие от народных лечебниц, которые начиная с 1892 года пользовали больных туберкулезом из менее состоятельных слоев населения и финансировались из касс больничного страхования, страховых агентств, благотворительных обществ и орденов, профсоюзов и больничных объединений.

12. Целебный воздух. Начало санаториев

История санаториев началась с одного чудака — Германа Бремера, который в 1854 году основал в силезском Гёрберсдорфе первый легочный санаторий^[293]. Кто, кроме одиночки, аутсайдера в медицинском сообществе, осмелился бы в то время открыть лечебницу, цель которой состояла единственно в том, чтобы врачевать недуг, считавшийся неизлечимым? В Англии, Франции и Италии с 1814 года хоть и существовали госпитали для чахоточных, но они занимались больше не лечением больных, а обеспечением изоляции умирающих пациентов, не претендуя ни на какую терапию. Пациентами таких заведений были всё больше представители бедноты^[294].

Бремер был активным участников революции 1848 года, заболел туберкулезом, занимаясь ботаническими исследованиями. Врачи посоветовали ему отправиться в Гималаи. Очевидно, исцеленный горным климатом, Бремер вернулся в Европу и в 1850 году стал изучать медицину. Четыре года спустя в своей диссертации он впервые выдвинул совершенно по тем временам сумасбродный тезис: чахотка излечима, по крайней мере на ранней стадии («Tuberculosis primis instadiis semper curabilis»)^[295]. Когда чуть позже он опубликовал переработанную версию диссертации, не считая нескольких уничтожающих выпадов, медицинская пресса его сочинение проигнорировала^[296].

Бремер был убежден, что терапия может быть удачной, если поместить больных в высокогорную долину, где давление воздуха меньше, чем на равнинах, где нет сильных ветров и где у местных жителей существует «иммунитет» против чахотки. Только там, где не болеют чахоткой, болезнь может быть побеждена