Цейтнот - [44]

Да, будь она… неладна — эта пора его жизни! Почти ежедневно читал он надписи на стенах — в школьном туалете, коридоре, других местах: «Курбан — кабан». Уборщицы стирали мокрыми тряпками эти надписи, ворчали. А на другой день надписи снова появлялись на тех же самых местах. Фуад видел их не только в школе, но и на тротуаре перед школой, на заборе сквера, который находился в двух кварталах от школы.

Самое обидное, самое неприятное было то, что прозвище «Курбан — кабан» попадало, как говорится, не в бровь, а в глаз: в облике отца, равно как и в его, Фуада, внешности, и в самом деле есть что-то (разумеется, чуть-чуть) от дикого кабана (есть такой тип лица). Его же, Фуада, школьной кличкой было — Кабаненок.

Прозвище, данное директору школы учениками, было, надо полагать, известно и учителям. Некоторые, само собой, злорадствовали. Короче говоря, Фуад в течение почти десяти лет жил в этой отравленной недоброжелательством, злобой, неприязнью школьной атмосфере.

С годами характер Курбана-киши нисколько не изменился.

Фуад всегда — и будучи ребенком, и затем подростком, юношей, молодым человеком — весьма критически воспринимал характер, поступки отца, манеру его общаться, разговаривать с людьми, отношение к делу. Можно сказать, что самым серьезным жизненным уроком, полученным им от отца, было то, что он упорно — всю жизнь! — старался не походить на него, не повторять его ни в чем.

В последние годы, случалось, он говорил отцу о его ошибках, промахах. Однажды (Курбан-киши был еще директором) между ними произошел такой разговор:

— Послушай, отец, — говорил Фуад, — вот ты возглавляешь коллектив, работаешь с людьми, а как звать каждого — не знаешь, не помнишь. Это нехорошо!

— Что же делать, если у меня такая память на имена? Не могу всех упомнить, — отвечал Курбан-киши.

— Запиши где-нибудь в блокноте имя человека — так и запомнишь. Как ты не понимаешь таких элементарных вещей! Ты можешь сделать сто раз добро человеку, но если ты этого человека, которого, к примеру, зовут Гасан, будешь то и дело при посторонних называть Гусейном, это ему будет очень неприятно, он будет конфузиться, смущаться, посчитает себя незаслуженно оскорбленным. И все то добро, которое ты делал этому человеку, пойдет насмарку. Больше того, он возненавидит тебя. Самое большое добро, которое ты можешь сделать ближнему, — это не попирать его чести, достоинства, не задевать его самолюбия, его гордости. Ведь каждый из нас в душе считает себя чем-то особенным. Так уж мы, люди, устроены. Бери пример с Шовкю. Он знает имя, отчество, фамилию каждого своего сотрудника. Больше того, помнит, как звать их отцов и дедов. И добра-то он, в сущности, никому не делает. Однако к каждому у него есть особый подход. И все его любят, все уважают! Да, да, бери пример с Шовкю!

На это Курбан-киши мрачно сказал:

— Сам бери пример с Шовкю, мне уже поздно. Не в том я возрасте, чтобы менять характер.

Характер-то и подвел Курбана-киши. Из-за своей ершистости ему и пришлось расстаться с директорским постом. Поругался с Гафуром Ахмедли. Подумаешь, Гафур Ахмедли сказал ему при посторонних «ты»! Ну сказал, и что здесь такого? Пропустил бы мимо ушей, не придал бы значения. Зачем делать из мухи слона? Как-никак Гафур Ахмедли — «вышестоящая инстанция», он — твой начальник, ты зависишь от него. Гафур сказал тебе «ты» — и ты оскорбился?! Чепуха, подумаешь! Промолчи, проглоти! А настанет день — ты, улучив момент, так ударишь по этому Гафуру Ахмедли, что от него только мокрое место останется! Надо уметь мстить! Месть — тоже искусство. Для этого нельзя терять голову.

А что сделал отец? Когда Гафур Ахмедли сказал ему на собрании в присутствии многих людей «ты», старик вскочил и начал отчитывать Гафура Ахмедли:

— Мальчишка! Я гожусь тебе в отцы! Я воспитал сотни учеников! Вывел в люди сотни таких, как ты! Какое ты имеешь право говорить мне «ты», мне, педагогу с сорокалетним стажем?! Не очень-то зазнавайся, не очень гордись своим креслом, своим постом! Мы видели многих на твоем месте!

Как же повел себя в ответ Гафур Ахмедли? Он ведь тоже человек, тоже мог вспылить, выйти из себя, возмутиться, мог бы сказать отцу какую-нибудь грубость (все-таки начальник, завроно, кругом люди — и вдруг его так отчитывают). Нет! Ничего подобного! Упаси боже! Гафур Ахмедли, посмеиваясь, встал, начал извиняться:

— Прошу прощения, Курбан-муаллим! Ради бога, извините меня! Вы у нас — заслуженный педагог, мы вас все так уважаем!

А после собрания, говорят, взял Курбана-киши под руку, почтительно проводил до двери — все честь честью.

Хорошо, случилось — случилось. Жизнь: все бывает. Но коль скоро ты испортил отношения с руководством, будь же теперь, по крайней мере, осторожен! А отец в ус себе не дул. Спустя неделю после ссоры с Ахмедли встал и сказал на собрании директоров школ района:

— Качество преподавания в школах района оставляет желать много лучшего! Малограмотные, некомпетентные люди получают назначения на преподавательскую работу. Все делается по знакомству, по блату. Именно поэтому многие интеллигентные родители нашего района, не желая, чтобы их дети были малограмотными, направляют их учиться в другие школы… — и так далее, в таком же духе.