«— Погодите, но мне казалось, что ваши души…»
«— Ушли на перерождение, да.» — согласился ирландец. — «Но наша память — их прощальный подарок. Ну что, патрон, играть будем?»
«— А давай!» — мысленно согласился Красный, и добавил вслух, обращаясь к Ротмистрову. — Павел Алексеевич, почему бы в самом деле не расписать пулю?
— Мы играем на деньги! — вскинул голову прапорщик.
— Так я и не предлагаю на фантики или щелбаны. По десяти копеек за вист, а?
Капитан Ротмистров буквально наслаждался тихим зрелищем красивой игры, и размышлял о том, что юный подпоручик явно не тот, за кого себя выдаёт. Кстати, за кого он себя выдаёт? Да чёрт его знает, но разве может мальчишка четырнадцати лет за несколько часов оставить прапорщика Куликовского без жалованья на двенадцать лет вперёд?
И всё это с невозмутимым лицом, лишь однажды позволил себе улыбнуться, когда командир нижегородских драгун спросил у прапорщика:
— Апполинарий Григорьевич, у вас имение есть?
— Нет, только дом в Петербурге.
— Жаль… А то бы можно было паровоз в качестве памятника поставить.
— Какой паровоз?
— Тот, что на мизере словлен.
А как подпоручик колоду тасует? Просто песня!
Между тем самого Василия такая виртуозная работа с картами не радовала. Умение умением, но пальцы не привыкли, и несколько раз он с трудом сдерживался, чтобы не показать боль от выворачиваемых под немыслимыми углами суставах. Нет, профессия каталы точно не его призвание.
Зато забавно наблюдать, как призраки-китайцы, растекаясь по столу тонкой плёнкой, заглядывают в чужие карты. И на прапорщика смотреть тоже забавно, особенно в самом начале игры, когда Красный всё же снял куртку, представив на всеобщее обозрение орденские планки и нашивку за ранение. Особую пикантность добавлял орден Священного Сокровища, по традиции Российской Империи вручавшийся за выдающиеся успехи в обеспечении государственной безопасности.
Третий из играющих, командир нижегородских драгун, поглядывает на эту награду, но вопросов не задаёт из опасения получить правдивый ответ. Тут дело такое…
А прапорщик поглядывает на канделябр — всё же традиции карточных игр в гвардии нерушимы, и даже в дирижабле играют при свечах. Ещё канделябром принято бить по лицу пойманных за руку шулеров. Вот он и опасается, так как Вася заметил попытку подсмотреть карты при сдаче с помощью полированного портсигара. Детский лепет, ей богу! Когда гора выше Эвереста, хоть лбом в стену колотить, всё равно не поможет.[5]
— Разрешите папироску, Апполинарий Григорьевич? — видимо ротмистр Жуков тоже обратил внимание на нехитрую уловку прапорщика, но не стал поднимать шум. — Ага, спасибо! И Василия Иосифовича угостите.
— Благодарю, Георгий Константинович, но мне матушка курить запрещает, — отказался Вася, и подвинул портсигар поближе к канделябру.
— Строга?
— Не то слово! Даже за карточную игру может без сладкого оставить.
— Это жестоко, Василий Иосифович, — в глазах ротмистра плясали смешинки. — И как вы выходите из положения?
— Всегда находятся добрые люди, готовые профинансировать мой поход к кондитеру. Не так ли, Апполинарий Григорьевич?
Прапорщик открыл рот, чтобы ответить что-нибудь едкое и оскорбительное, но Георгий Константинович побарабанил пальцами по серебряному портсигару и как бы невзначай поправил свечу в канделябре. Потом потянулся с усталым видом:
— Время, господа. Заканчиваем?
— Заканчиваем, — согласился Вася. — Я ведь до сих пор не пил чай, а матушка настоятельно требует…
— Матушка плохого не насоветует, Василий Иосифович.
— Я тоже так думаю, Георгий Константинович.
Ротмистров ошибся в пессимистических прогнозах — прапорщик Куликовский проиграл жалование не за двенадцать лет, а всего лишь за два года. А вот подпоручик Красный удивил. Он не отказался от выигрыша, но потребовал внести его в ротную кассу для поощрения нижних чинов, что непременно отличатся в предстоящих боях. Прапорщика такое требование более чем устроило, так как щадило размазанное по ломберному столу самолюбие. Благодарный Апполинарий Григорьевич до того расчувствовался, что подарил подпоручику свой портсигар вместе с папиросами. Роскошный подарок, что и говорить! Правда, при этом почему-то весьма нервно поглядывал на канделябр.
Чуть позже ротмистр Жуков объяснил причину нервного поведения. Посмеялись, конечно, но капитан пообещал себе избавиться от прапорщика при первой же возможности. Егерь, он на то и егерь, чтобы никогда, никому и нигде не попадаться. Сегодня его в такой мелочи разоблачили, а завтра что будет? А завтра он всю роту под монастырь подведёт неправильной маскировкой или природным скудоумием. В обоз, на склады, к чертям собачьим!
— Но согласись, Паша, твой подпоручик нас красиво сделал? — Жуков прикурил папиросу от огонька на указательном пальце, и выпустил дым в потолок.
— Тебе, Жора, грех жаловаться. Сто двадцать рублей не великие деньги.
— Это да. И знаешь, мне показалось, что он меня пожалел, а мог до подштанников раздеть, как того же прапора. Повезло тебе с взводным.
Капитан Ротмистров пожал плечами:
— Вот этого я пока не знаю, повезло или нет. Преферанс может сделать из человека обезьяну, но для офицера…
