Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. - [32]
Как и во многих других случаях, клерикальная традиция не подтверждается данными исторических источников. Более того, источники опровергают подобный взгляд на митрополита Алексея. В действительности этот иерарх последовательно выступал за отказ от вооруженной борьбы против ордынского ига. Трудно сказать, чем была вызвана такая позиция митрополита: боязнью потерять привилегии, которые имела церковь в условиях ига, верностью политическим заветам Ивана Калиты или же просто старческой осторожностью, боязнью риска, неизбежного в военном деле. Так или иначе, Алексей был тверд в своих убеждениях.
Память о примирительном отношении митрополита Алексея к «татарам», как именовали на Руси ордынцев, долго сохранялась в преданиях московского двора. Известный Григорий Котошихин, служивший подьячим в Посольском приказе и в 1664 г. бежавший из России в Польшу, в своем сочинении сообщает немало интересного о внешнеполитических связях России. Говоря об отношениях с Крымским ханством, политическим наследником Золотой Орды, Котошихин замечает, что русские цари, боясь грабительских набегов татар, стремятся умиротворить хана и его вельмож богатыми дарами — «поминками». «А будет тех поминков на год болши 20 000 рублев, А уложил те поминки давать Алексей, митрополит Московский, после того времени, как он был в Крыму в полону, тому много лет назад. Также он, митрополит, заклял Московское государство, чтоб они сами на Крымских людей войною не ходили, а утешали б нечестиваго дарами; а ежели они через его заклинание учнут на Крым ходить войною, и им в войне не даст бог поиску, а в земле плоду; разве они, Крымские люди, сами учнут войною приходити— и против них стояти повелел. И по тому его заклинанию Московский царь то и чинит: сам войною на Крым не наступает, а откупается такими дарами ежегодь» [68]. Алексей, насколько известно, никогда не был в плену в Крыму. Однако суть его отношения к татарам предание, записанное Котошихиным, отражает правильно.
Чем быстрее и увереннее шел возмужавший воспитанник Алексея к тому историческому рубежу, перейдя который он из князя Дмитрия Ивановича превратился в легендарного Дмитрия Донского, тем глубже становилась незримая трещина, разделявшая этих двух выдающихся людей своего времени. Не только в дореволюционной, но и в советской исторической литературе можно встретить утверждение, что отношения между Дмитрием Ивановичем и митрополитом Алексеем были безоблачными от начала до конца. Так, например, известный советский историк С. Б. Веселовский писал: «В отношениях церковной власти к светской Алексей достиг такого согласия и такого мирного сотрудничества, которое после него уже не повторялось в истории русской церкви, если не считать соправительства патриарха Филарета Никитича и его сына — царя Михаила»[69].
В действительности картина была отнюдь не столь идиллической. Время молодости князя Дмитрия— героический период в истории Московской Руси. В эти годы вопросы политического устройства страны все чаще решались в открытом бою, с оружием в руках. В новых условиях политическое значение митрополичьей кафедры заметно упало. К тому же и сам князь Дмитрий быстро осознал свою силу и значение. По складу характера он был далек от набожности и покорности чьей-либо воле. Его трудно было запугать рассказами о «геене огненной» и «Страшном суде». Дмитрий не желал разделять великокняжескую власть с кем бы то ни было, в том числе и с митрополитом.
Летописи, неоднократно редактировавшиеся церковниками, почти не сохранили прямых указаний на конфликты между князем и митрополитом. Однако косвенных свидетельств такого рода в источниках можно найти довольно много. Чтобы правильно истолковать летописные известия, необходимо учитывать весь строй тогдашней русской жизни. Положение человека в древнерусском обществе определялось прежде всего происхождением, родственными связями. Сын получал место на службе и за княжеским столом по заслугам отца. Отношения строились на принципах семейной, родовой поруки. Возвышение одного тянуло за собой всю фамилию, и наоборот, падение неудачника бросало тень на всю его родню. Митрополит Алексей, несмотря на свой духовный сан, никогда не порывал связей с родной для него средой московского боярства. Его родные братья служили при московском дворе, а племянники завещали хоронить себя в Чудовом монастыре — возле гроба их дяди, «святителя Алексея».
И друзья и родственники митрополита в середине 70-х годов переживали плохие времена. Алексей был близок с боярским родом Вельяминовых. В их фамильной «богомольне» — Богоявленском монастыре — он начинал свой иноческий путь. Однако Дмитрий Иванович весьма круто обошелся с Вельяминовыми. В 1374 г. он отобрал у них фамильную привилегию — пост московского тысяцкого. А когда один из Вельяминовых, озлобившись, бежал сначала в Тверь, а затем в Орду и принялся там интриговать против московского князя, Дмитрий, изловив изменника, приказал отрубить ему голову. Это была первая публичная казнь в Москве.
Опала на Вельяминовых совпала со скандальным поражением московского воеводы Александра Пле-щея, родного брата митрополита, в бою с новгородскими ушкуйниками под Костромой. Летописец, не скрывая иронии, рассказывает о том, как воевода Плещей бежал от врага, «плещи (то есть «плечи».— Н. Б.) показав». Это история могла стать предметом обсуждения и даже попасть в летопись только в обстановке падения авторитета и влияния Алексея.
