Цепные псы церкви. Инквизиция на службе Ватикана - [39]

Говоря о Церкви, тот же историк отмечает:

«Каждый инквизитор, которому поручалось искоренять колдовство, был активным миссионером, засеивавшим семенами этого поверья еще большие площади».

Оголтелое преследование колдовства началось под руководством инквизиции, когда церковь еще обладала неоспоримой властью над общественно-религиозной жизнью Европы. И в самом деле, инквизиция была столь одержима колдовством, что вскоре была застигнута совершенно врасплох появлением куда более серьезной угрозы – в виде впавшего в ересь монаха Мартина Лютера. Впрочем, спустя тридцать лет после публикации «Маллеуса» волна «массового помешательства на ведьмах» докатилась и до новоиспеченных протестантских церквей. К середине шестнадцатого столетия и протестанты, и католики сжигали ведьм не единицами, а сотнями, и это поджигательское безумие продолжалось более столетия, достигнув своей кульминации во время массовой бойни Тридцатилетней войны в 1618-1648 годах. В период с 1587 по 1593 год архиепископ-курфюрст Трира сжег 368 ведьм, что составляло более одной ведьмы в неделю. В 1585 году две немецких деревни подверглись столь массовым казням, что в каждой из них в живых осталось только по одной женщине. За трехмесячный период епископом Женевы были сожжены 500 мнимых ведьм. Между 1623 и 1633 годами принц-епископ Бамберга сжег более 600 женщин. В начале 1600-х годов принцем-епископом Вюрцбурга были сожжены 900 человек, среди которых были девятнадцать священников, один из его собственных племянников и немало детей, обвиненных в половых сношениях с демонами. В Савойе в тот же период были сожжены свыше 800 человек. В Англии во времена протектората у Кромвеля имелся свой собственный «генеральный обвинитель ведьм», пресловутый Мэтью Хопкинс. К концу семнадцатого столетия истерия перекинулась через Атлантический океан на колонии пуритан в Новой Англии, породив там печально известные судебные процессы над ведьмами в Салеме, ставшие материалом для пьесы Артура Миллера. Однако даже самые страшные преступления протестантства не могли сравниться с преступлениями Рима. В этом отношении послужной список инквизиции не знал соперничества. Инквизиция самолично похвалялась, что сожгла, по самым скромным подсчетам, около 30 тысяч ведьм за период в 150 лет. Церковь всегда была более чем склонна к женоненавистничеству. Кампания против колдовства обеспечила ей мандат на полномасштабный крестовый поход против женщин, против всего женского.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ БОРЬБА С ЕРЕСЬЮ ПРОТЕСТАНТИЗМА

Крестовый поход против колдовства позволил Церкви вволю потешить свое женоненавистничество и поставить женщин под авторитарный контроль, переводивший их на положение подчиненных и державший их на якобы предназначенном для них месте. В конечном счете, однако, имелись и не столь очевидные последствия. Ибо ведьма, как хранитель женских тайн и древней языческой религии, была также и олицетворением естественного порядка, мира природных явлений, с которым она имела куда более тесную, куда более интимную связь, чем священник. А ведь природа, как мы знаем, была по сути своей «нераскаявшейся». Природа по-прежнему пребывала в «падшем» состоянии, ей еще только предстояло быть искупленной, еще только предстояло быть приведенной в безропотное согласие с божественным законом – или по крайней мере с божественным законом в истолковании церковных умов мужского пола. Природе еще только предстояло быть прирученной и упорядоченной. Только тогда она перестала бы служить прибежищем, укрытием и потайным лазом для демонического. К несчастью для Церкви, эта проблема была не так проста. С самого начала – с тех самых дней, когда из иудаизма и язычества выросло узнаваемое и отличимое «христианское» учение, – церковные теологи сталкивались с трудностями при определении демонического. В периоды социальной, культурной, политической или духовной анархии, когда Церковь являла собой оплот порядка и последовательности, демоническое могло быть безопасно определено как любое проявление беспорядка. В такие периоды дьявол и правда был прямым потомком козлоподобного Пана, властелина «нераскаявшейся природы» со всей ее необузданной и, по всей видимости, хаотической энергией, которая, естественно, включала также и сексуальность. В такие периоды вера несла ярмо рационализма, а ее антитезой было демоническое – бесноватость, одержимость, разнузданность, иррациональность. Потому считалось, что демоническое проявляется в колдовстве и особенно в Вальпургиевой ночи, или «шабаше ведьм». И потому именно в колдовстве и в иррациональных, подчас сексуальных обрядах языческой религии инквизиция стремилась распознать исконного противника христианства – врага рода человеческого. Были, однако, и другие примеры, когда сама Церковь плодила безумие, а вера объединялась не с рационализмом, но с иррациональностью. Если бы можно было вулканическую и буйную энергию Вальпургиевой ночи трансформировать в благочестие – в истерию, ассоциирующуюся, например, с некоторыми церковными праздниками или с самозабвенностью, нередко наблюдающейся в евангелических сектах сегодня, – ее могли бы признать и одобрить. Посещение суккуба в виде Елены Троянской, быть может, и послужило к осуждению Фауста на вечные муки, но тот же психологический механизм, породи он вместо этого видение Богоматери, мог даровать венец святости. Если в видении являлась Богоматерь, а не Елена, демоническим становилось то, что подвергало сомнению действительность видения. Если брать шире, то демоническим становился скептический ум, который оспаривал правоту провозглашаемого Церковью. Если дьявол мог порой принимать вид бесноватого Пана, он также мог принимать вид холодного, хитрого, вкрадчиво обольстительного и убедительного Люцифера, коварного логика и искусителя, чья тонкая софистичная аргументация могла обмануть самого искусного богослова. Именно в таком виде – в облике змея в саду Эдема – дьявол якобы впервые явил себя в Ветхом Завете. И именно в таком виде, согласно христианским пропагандистам, Люцифер, вследствие своей интеллектуальной гордыни, был якобы впервые изгнан из рая и со своего места рядом с Богом. Если дьявол мог порой быть неистово иррациональным, значит, он также мог быть сверхрациональным, сверхинтеллектуальным.