Цепные псы церкви. Инквизиция на службе Ватикана - [38]

«Пусть он велит помощникам связать ее веревками и подвергнуть ее какой-нибудь пытке, а затем пусть заставит их подчиниться – сразу, но не радостно, скорее с видом, будто они расстроены своей обязанностью. Затем пусть ее снова освободят по чьей-нибудь настойчивой просьбе, отведут в другую комнату и снова станут увещевать сказать правду. При этом пусть ей пообещают, что она не будет предана смерти, если сознается».

«Маллеус» пропагандирует откровенное двуличие. Ведьма может быть оставлена в живых, но приговорена к пожизненному заключению на хлебе и на воде.

«Но ей не надо сообщать, что она будет содержаться в тюрьме. Ее надо лишь уверить, что жизнь будет ей сохранена и что на нее будет наложено некоторое наказание».

Но и для того, чтобы добиться этого двусмысленного помилования, она должна была выдать и назвать других ведьм. Впрочем, спешит уточнить «Маллеус», первоначальное обещание жизни на самом деле выполнять не обязательно. С ведьмой дозволено обращаться бесчестно, и многие инквизиторы «полагают, что это обещание надо держать лишь некоторое время, а потом ведьму все же следует сжечь».

Либо считается возможным, «чтобы судья обещал такой ведьме жизнь, но смертный приговор обязан вынести уже другой судья, а не тот, который уверил ее в сохранении жизни».

Когда ведьму возвращают в ее камеру после пытки, «судье следует также позаботиться о том, чтобы заключенная все время между пытками была под наблюдением стражи. Ведь черт посетит ее и будет ее искушать наложить на себя руки».

Иными словами, самоубийство или попытку самоубийства под влиянием агонии и отчаяния тоже надлежит интерпретировать как результат действия дьявола и, следовательно, как вящее доказательство вины. Тем самым инквизиторы снимали вину с себя. Когда женщины пытались покончить самоубийством, втыкая себе в голову булавки, которыми скреплялись платки на голове, «то, поднявшись к ним, мы заставали их в таком положении, словно они хотели воткнуть их нам в головы». Даже такие проявления крайнего отчаяния были бы приписаны зловредному намерению и истолкованы в пользу следствия.

В любом случае самоубийства или попытки к самоубийству были, судя по всему, довольно частым явлением. «Маллеус» отмечает, что «многие ведьмы, после того как под пыткой признаются в своих преступлениях, всегда пытаются повеситься». А «когда стражники проявляли небрежение, их обнаруживали повесившимися на завязках от ботинок или одежде».

Если же, несмотря на продолжительную пытку, ведьма по-прежнему отказывается сознаться, «Маллеус» рекомендует пускаться на более причудливые уловки. Например, ведьму могли отвезти в замок, владелец которого «делает вид, что уезжает. В это время к обвиняемой впускаются доверенные от инквизиции мужчины и женщины, близко стоящие к ведьме. Эти посетители обещают добиться ее полного освобождения, если только она обучит их тому или иному колдовству. Многие обвиняемые, согласившись на это, были тут же обличены и принуждены были признаться в своих чародеяниях». В качестве последнего средства «Маллеус» предлагает самое откровенное и бесстыдное вероломство:

«И наконец, пусть судья войдет и пообещает, что будет милосердным, сделав мысленную поправку на то, что будет милосердным к себе или государству. Ибо все, что делается для безопасности государства, является милосердным».

Распространение массового помешательства

Мы все прекрасно знаем из опыта нашего собственного времени, как способен, словно эпидемия, распространяться тот или другой общественный «страх», приобретая размеры массовой истерии. Так, 1950-е годы в Соединенных Штатах были отмечены параноической кампанией сенатора Джозефа Маккарти по изобличению мнимых коммунистов. В своей пьесе «Салемские ведьмы» драматург Артур Миллер провел параллель между маккартизмом и салемскими процессами над ведьмами семнадцатого столетия. С появлением пьесы Миллера понятие «охота на ведьм» сделалось общепринятой современной идиомой для обозначения любых попыток выявления предполагаемых врагов путем внушения и распространения коллективного страха. В более недавнее время мы испытали на себе также и другие формы массовой паники. Мы были свидетелями того, как вслед за бомбардировками Ливии Рональдом Рейганом огромное число американских туристов стали менять планы своих путешествий и в ужасе отказываться от полетов на международных рейсах. Мы видели, как целые общины в Англии поддавались на голословные утверждения о якобы использовании детей в сатанинских ритуалах, приводившие к насильственному разлучению десятков родителей со своими детьми. Если принять во внимание эти примеры общественных страхов, нетрудно понять, как страх перед колдовством, пропагандировавшийся высшей религиозной инстанцией того времени, смог приобрести размеры паники в эпидемическом масштабе, стать, по сути, психологическим аналогом чумы. По словам одного историка:

«Это массовое помешательство на ведьмах было по существу болезнью воображения, порождавшейся и стимулировавшейся преследованием колдовства. Всякий раз, когда инквизитор или гражданский судья приходил, чтобы уничтожить его огнем, следом вырастал урожай ведьм».