Цепи его души - [23]

Впрочем, на этой картине я вся — желание.

От кончиков пальцев рук, напряженных, дрожащих, до разведенных бедер.

Лица не видно под маской, разве что тонкие тени от ресниц на разлитом по серебру свете.

Все это настолько живо, настолько четко, настолько ярко и красиво прорисовано (каждая деталь, каждый штрих), что мне хочется дотронуться до волос девушки, чтобы почувствовать их под пальцами.

Если бы не знала, что смотрю на картину, решила бы, что смотрю в зеркало прошлого.

— Нравится? — хрипло спрашивает Эрик.

Он меня не касается, точнее… почти не касается. От его дыхания, скользящего по шее, по телу проходит дрожь.

Нравится ли мне? Я не знаю ответа на этот вопрос. Точнее, не хочу знать, потому что он не должен быть положительным. Мне не должно нравиться собственное распутство, но оно мне нравится. Мне нравится, какой меня видит он: соблазнительной, яркой, бесстыдной. Я никогда себя такой не считала.

Я никогда такой не была.

Или была всегда?

— Не молчи, Шарлотта, — он развернул меня к себе, вглядываясь в лицо.

— Мне нравится, — слова срываются с губ раньше, чем я успеваю их поймать.

— Тогда она твоя, — он касается пальцами моей щеки, и меня обжигает.

Один короткий, невинный жест, одно легкое прикосновение.

Мне не хочется думать, что было бы, скажи я, что мне не нравится. Не хочется, но перед глазами почему-то вспыхивает изумрудный огонь, пожирающий холст, и разрастающаяся в глазах Эрика дикая тьма.

— Давно ты пишешь? — спрашиваю, осторожно выворачиваясь из его объятий.

Ночью мастерская совсем не такая, как днем. Залитая светом магии, она кажется волшебной или потусторонней, столь же чуждой этому миру, как элленари, волшебный народ из легенд. По сказаниям, они приходили с обратной стороны лесов и холмов, надежно укрытые собственной магией от людских глаз. Наделенные нечеловеческой силой, необычайно красивые и столь же жестокие.

— Десять лет.

— Десять лет? — ахнула я.

Обернулась, чтобы встретить его взгляд.

— Что тебя так удивляет, Шарлотта?

— Наверное, то, что я до сих пор не слышала твоего имени в мире искусства. Ты где-нибудь выставлялся?

Он усмехнулся.

— Нет. К моим картинам мир еще не готов.

Прежде чем я успеваю спросить, что это значит, он приближается ко мне.

— Иди спать, Шарлотта.

— А если я не хочу?

— Не хочешь?

— Не хочу без тебя.

Наверное, стоило промолчать, но эта ночь изначально была неправильной. Острой, отчаянной, пронизанной смелыми поступками и непонятными чувствами, от которых до сих пор перехватывало дыхание. Точно так же его перехватило сейчас, когда пальцы Эрика легли на мой подбородок.

— Какая ты все-таки непослушная девочка.

Почему-то от этих слов все внутри переворачивается и становится горячо-горячо. Настолько, что хочется выпутаться из покрывала, в которое я по-прежнему кутаюсь.

— Ты хочешь видеть меня такой? — неожиданно спрашиваю я.

— Такой?

— Такой, — киваю на картину.

Эрик на мгновение прикрывает глаза, а когда открывает, в них тают отголоски расплавленного золота. Еще одна сторона его магии, о которой мне невыносимо хочется спросить, но наверное, это лучше оставить до завтра. До того, как мы начнем обучение.

— Давай оставим этот разговор до завтра.

Вздрагиваю и смотрю на него: он повторил мои мысли. Почти слово в слово.

— Почему?

— Потому что на сегодня с тебя достаточно потрясений, Шарлотта.

Потрясений?

Он подхватывает меня на руки прежде, чем я успеваю переспросить. Покрывало все-таки ползет вниз, я едва успеваю его поймать. Кожа мгновенно покрывается мурашками, но сейчас я не уверена, что это от холода.

— Замерзла? — Эрик снова нахмурился.

— Я просто выпуталась из одеял, а камин был не затоплен…

— Ты выпуталась из покрывал, ты замерзла, ты пришла сюда босиком, и ты об этом молчала все это время?..

Дверь открывается пинком, без каких бы то ни было церемоний. Он идет по коридору так быстро, что я даже не успеваю что-либо сказать. Впрочем, слова сейчас лишние, от того, как хмурятся его брови, уже невероятно тепло. Он злится, потому что я не сказала о том, что замерзла. Эрик бросает на меня всего лишь один взгляд, но брови на переносице сходятся еще сильнее.

— Я сказал что-то смешное?

Качаю головой, но улыбка становится только шире.

— Шарлотта.

— Да, месье Эрик?

— Почему ты смеешься?

— Потому что ты за меня беспокоишься.

— Я беспокоюсь за то, что ты свалишься с простудой и не сможешь обучаться.

Да, об этом я как-то не подумала. О нашем договоре и о пункте, где я должна ответственно относиться к своему здоровью. Или что-то вроде.

— Пусти, — говорю я и упираюсь кулаками ему в грудь. — Я могу идти сама.

— Босиком?

— А почему бы и нет? — с вызовом смотрю на него.

— Потому что я тебя отнесу. Сиди смирно, Шарлотта.

Что-то такое в его голосе, а может быть, в глубине глаз, заставляет оставить все попытки вырваться. Я делаю вид, что меня гораздо больше интересуют стены, чем он, например, завитки на светильниках.

Лестница, коридор и спальня.

Эрик толкает дверь плечом, а потом проходит внутрь и сажает меня в кресло.

— Сиди смирно, — повторяет он.

Как будто мне есть куда идти в этом особняке, где помимо нас только Тхай-Лао, призраки и эхо. Интересно, кстати, здесь есть призраки? Наверное, когда я освою магию, хотя бы немного, этот вопрос отпадет сам собой. Сама мысль о моей магии заставляет подтянуть колени к груди и обхватить их руками. Откуда у меня такая страшная сила? Насколько я помню, леди Ребекка магии не обучалась, да и ее отец, граф Велсфердский, не мог похвастать магическими способностями.