Цепь измен - [98]

Я киваю.

— Но зачем? Я думала, она твоя подруга.

— Она так и не смогла простить мне замужества, — со вздохом объясняю я. — Она считает, это папа виноват в том, что я забросила живопись.

— Ну, отчасти она права, — отвечает Кейт. Я потрясенно смотрю на нее.

— Ну же, мам. Ты должна признать: папа чересчур склонен к контролю. А ты всегда позволяешь ему настоять на своем, как и бабушке Кларе.

— Папа всегда поддерживал во мне стремление рисовать…

— Да, в качестве хобби. Представляешь, что он сказал бы, реши ты, типа, делать на этом карьеру? Да он бы взбесился! — Кейт срывает хрупкую белую степную розу и вдыхает аромат. — Потрясно. Розы в этом году просто чудесные…

— Кейт, твой отец тут ни при чем, — перебиваю я. Вдруг мне становится очень важно, чтобы она поняла. — Я позволила ему управлять собой. Я винила себя, винила болезнь, а правда в том, что я бросила живопись лишь по собственной вине.

Впервые я нашла силы признаться хотя бы самой себе.

— Я боялась провала, — говорю я. — Проще было вовсе не пытаться.

Кейт берет секатор, срезает с дюжину белых цветков и укладывает их в корзинку. Аромат, нежный и сильный, доносится до меня.

— Ты все-таки поедешь в субботу в Италию?

— Нет. Я и так разрывалась — не хотела тебя оставлять. Полагаю, мы с Этной, в конце концов, справимся, только нужно время. Она не имела права вмешиваться таким образом, каковы бы ни были ее мотивы. Я доверяла ей, Кейт. Именно она всегда убеждала меня не быть тряпкой и не позволять другим вытирать об меня ноги. — Я печально улыбаюсь. — Этне придется долго заглаживать вину, прежде чем мы снова станем подругами. Я не совсем понимаю, почему она сделала то, что сделала, но, наверное, прежних отношений нам уже не вернуть.

— Она тебе не нужна, мама.

Я треплю дочь по волосам.

— Нет, пока у меня есть ты.

Кейт стряхивает мою руку.

— Мам! Я имела в виду, чтобы поехать в Италию. Ты должна ехать одна.

— Милая, я не могу.

— Почему? Это же всего на три недели. Миссис Гедини может приходить убираться и все такое. Мы с папой справимся.

Открываю рот, собираясь возразить, и замираю. Ведь я же так мечтала увидеть Рим. Пьета, Сикстинская капелла, катакомбы святого Каллиста — многие-многие часы прогулок, время поразмыслить, быть может, даже написать этюд-другой. Конечно, с Этной было бы здорово путешествовать, но она может быть весьма требовательной… Я никогда не была одна на отдыхе — даже на выходные не отлучалась. А с детьми все будет в порядке.

— А как же твой отец? Я не могу оставить его — это было бы нечестно.

— Мам, пора для разнообразия подумать и о себе, — убеждает Кейт.

Смотрю в ее серебристо-голубые глаза цвета моря сразу после шторма и вдруг осознаю, что она имеет в виду не одну Италию.

— Ты не должна оставаться только ради меня, — нежно говорит она. — Мне скоро в университет. Если ты не уйдешь теперь, у тебя может уже никогда не хватить духу. Мамочка, я хочу, чтобы ты была счастлива. Не хочу больше за тебя тревожиться. Когда мы в школе проходили «Титаник», — продолжает Кейт, глядя себе под ноги и крутя в пальцах секатор, — миссис Бьюкенен сказала, что некоторые из утонувших могли бы спастись, если бы не цеплялись друг за друга. Иногда — иногда нужно просто отпустить.

Меня переполняет волна любви к этому гениальному, непростому, уникальному ребенку — к моей дочери.

— И с каких пор ты стала такая мудрая? — выдыхаю я.

— Мам, все нормально, — говорит Кейт. — Можешь уезжать. Со мной все будет в порядке. И с папой. С нами со всеми.

— Я ведь люблю твоего отца, Кейт. Очень сильно.

Она кивает. Глаза у нее подозрительно блестят.

— Только не всегда достаточно сильно, да, мам?

— Да. — Я привлекаю ее к себе и обнимаю, жалея, что ей пришлось усвоить этот урок так рано. — Недостаточно.

«Что же послужило переломным моментом?» — гадаю я. Краткий, неосторожный миг в Париже, когда его взгляд сказал мне красноречивее любой помады на воротнике, что у него роман на стороне? Тоска по ней, что читалась в его лице, когда я предложила ему возможность освободиться? Или руки, скрещенные на груди, — в такой позе он стоял надо мной, следил, чтобы я выпила таблетки; тюремщик, а не возлюбленный!

У меня на коленях лежит непрочитанный томик Вирджинии Вульф. Быть может, побег Кейт во Францию заставил нас осознать себя неудавшимися родителями. Или это произошло, когда я умоляла Уильяма не отправлять Сэма в школу-интернат, а он все равно поступил по-своему.

А может быть, когда он взял детей кататься на горных лыжах, а меня оставил дома, потому что, по его мнению, я подыгрывала их страхам. Или все случилось в тот день, когда он высмеял мою идею открыть маленький художественный салон. Или когда он сделал за меня заказ во вьетнамском ресторане, решив, что сама я не в состоянии разобраться в меню.

Начал ли гнев подниматься во мне, когда я оказалась в постели с Этной и всего на миг увидела себя не его, а ее глазами? Или когда Дэн признался, что любит меня, и я поняла, сколького меня лишает Уильям?

Нет. Все началось на Кипре, когда Уильям поселил в отеле под моим именем другую женщину.

Или еще раньше: в том жутком месте, где меня схватили, привязали к столу кожаными ремнями и приклеили к голове электроды.