Цепь: Цикл новелл: Звено первое: Жгучая тайна; Звено второе: Амок; Звено третье: Смятение чувств - [19]

Слоняясь без дела, мальчик производил довольно жалкое впечатление. Собственно говоря, он мешал здесь всем. То отстранит его швейцар, к которому он пристает со всякими расспросами, то он трется у входной двери. По-видимому, он томился из-за отсутствия товарищей. Детская потребность в болтовне побуждала его искать собеседников среди служащих отеля, которые отвечали ему, когда у них было время, и прекращали разговор, как только показывался кто-нибудь из взрослых. Барон, улыбаясь, с интересом наблюдал за бедным мальчиком, который на все смотрел с таким любопытством и от которого все недружелюбно отворачивались. Вот он поймал один из этих любопытных взглядов, но черные глаза сейчас же испуганно ушли внутрь и спрятались за опущенными веками. Это забавляло барона; мальчик заинтересовал его, и он задал себе вопрос, не может ли этот ребенок, застенчивость которого объясняется, вероятно, только страхом, послужить посредником для скорейшего сближения. Во всяком случае, надо попытаться. Незаметно он пошел за мальчуганом, который только что выскочил во двор и, побуждаемый детской потребностью в ласке, стал гладить розовые ноздри белой лошадки; но и здесь — ему положительно не везло — кучер довольно грубо остановил его. Обиженный и скучающий, он опять слонялся с пустым и печальным выражением глаз. Тут барон заговорил с ним.

— Ну, молодой человек, как тебе здесь нравится? — спросил он, стараясь придать своему обращению самый простой и веселый тон.

Мальчик покраснел до корней волос и посмотрел на него смущенно. Точно в испуге, он прижал руку к груди и застенчиво переминался с ноги на ногу. Никогда до сих пор не случалось, чтобы с ним заговорил чужой господин.

— Благодарю вас, очень нравится, — с трудом проговорил он. Последние слова он точно выдавил из себя.

— Это меня удивляет, — сказал барон, смеясь, — в сущности, это довольно скучное место, особенно для молодого человека, как ты. Что же ты делаешь целый день?

Мальчуган был еще слишком смущен и не нашел сразу, что ответить. Ведь до сих пор его никто знать не хотел, и вдруг этот элегантный господин вступил с ним в разговор. Неужели это правда? Эта мысль наполняла его сразу и робостью и гордостью. С трудом он собрал все свое мужество.

— Я читаю, и потом мы ходим много гулять. Иногда мы ездим кататься — мама и я. Я должен здесь поправляться, я был болен. Доктор сказал, что я должен много сидеть на солнце.

Последние слова он проговорил увереннее. Дети всегда гордятся перенесенной болезнью: они знают, что опасность делает их в глазах близких более значительными.

— Да, солнце полезно для таких молодцов, как ты, ты загоришь хорошенько. Но зачем ты сидишь здесь целый день?

Юноша в твоем возрасте должен больше бегать, и быть смелым, и пошалить немного. Мне кажется, ты слишком благонравен, ты такой комнатный, с этой толстой книгой под мышкой. Помню, каким я был сорванцом в твоем возрасте! Каждый вечер приходил домой в рваных брюках. Не надо быть слишком послушным!

Мальчик невольно улыбнулся, и страх его исчез. Он хотел что-то возразить, но это казалось ему слишком смелым, слишком дерзким по отношению к этому милому незнакомцу, который так ласково разговаривал с ним. Он никогда не был нескромным, всегда быстро конфузился, а сейчас от счастья и стыда пришел в совершенное смущение. Ему очень хотелось продолжать беседу, но ничего не приходило в голову. К счастью, явился большой желтый сенбернар, обнюхал их обоих и позволил себя погладить.

— Ты любишь собак? — спросил барон.

— Очень! У моей бабушки есть собака. Когда мы живем в Бадене, на бабушкиной вилле, собака целый день со мной. Но это только летом, когда мы там гостим.

— У нас в имении их, наверное, дюжины две. Если ты будешь хорошим мальчиком, я подарю тебе одну из них. Коричневого щенка с белыми ушами. Хочешь?

Мальчик покраснел от радости.

— О, да!

Это вырвалось у него горячо и жадно. Но за этим сейчас же последовало боязливое и испуганное раздумье.

— Но мама не позволит. Она говорит, что не любит собак в доме: с ними слишком много хлопот.

Барон улыбнулся. Наконец-то разговор коснулся мамы.

— Разве мама так строга?

Ребенок подумал, посмотрел на него, будто спрашивая, можно ли довериться этому чужому человеку. Ответ последовал осторожный.

— Нет, мама не очень строга. Теперь, после болезни, она позволяет мне все. Может быть, она позволит мне взять и собаку.

— Хочешь, я попрошу ее?

— Да, пожалуйста, попросите, — обрадовался мальчуган. — тогда мама, наверное, позволит. Какого цвета ваша собака? У нее белые уши, не правда ли? Она умеет носить поноску?

— Да, она умеет все. — Барон улыбнулся, заметив блеск в глазах мальчугана: так легко оказалось зажечь в нем искру! Сразу исчезла застенчивость, и страстность, сдерживаемая робостью, закипела. Боязливый, запуганный ребенок с быстротой молнии преобразился в шалуна.

«Если бы и у матери за этим страхом скрывалась такая страстность!» — невольно подумал барон. Но мальчик уже осыпал его вопросами:

— Как зовут вашу собаку?

— Каро.

— Каро! — восторгался мальчик. Ему хотелось смеяться и радоваться каждому слову. Он был совершенно опьянен этим неожиданным событием: кто-то дружески подошел к нему. Барон сам удивлялся своему быстрому успеху и решил, что надо ковать железо, пока горячо. Он пригласил мальчика пойти погулять, и бедный ребенок, изголодавшийся за целые недели по обществу, был в восторге от этого предложения. Он беспечно болтал обо всем, на что наводил его новый друг. При помощи мелких, как бы случайных вопросов барон быстро узнал все, что касалось их семьи: что Эдгар был единственным сыном венского адвоката, принадлежащего, видимо, к состоятельной еврейской буржуазии; что мать не в восторге от пребывания в Земмеринге и жалуется на отсутствие приятного общества; из уклончивого ответа Эдгара на вопрос, очень ли мама любит папу, он уловил, что дело обстоит не вполне благополучно. Ему стало почти стыдно той легкости, с какой он выпытал у доверчивого мальчика все эти мелкие семейные тайны. Эдгар, гордясь тем, что может удовлетворить своими рассказами интерес своего взрослого друга, почти навязывал ему свою откровенность. Его детское сердце наполнилось гордостью, когда барон во время прогулки положил руку ему на плечо: все могут видеть его дружбу с взрослым человеком. Забыв о своих годах, он болтал с ним свободно и непринужденно, как со своим сверстником. Эдгар был, судя по разговору, очень умен, не по возрасту развит, как большинство болезненных детей, которые проводят много времени со взрослыми, и отличался острой страстностью в своих симпатиях или вражде. Ни к чему у него не было спокойного отношения; о каждом человеке, о каждой вещи он говорил или восторженно, или с такой резкостью, что лицо его перекашивалось и становилось почти злым и безобразным. Что-то дикое и неровное, вызванное, быть может, недавно перенесенной болезнью, сообщало его речам фанатический огонь. Казалось, что его неловкость была не что иное, как с трудом подавляемый страх перед собственной страстностью.