Цена Шагала - [57]

— Да я, ребят, серьезно. Ведь действительно, деньги-то безумные там крутятся, я слыхал.

— Ну, безумные — не безумные, но большие. Чтобы цены определять, существуют люди разные, галерейщики, к примеру, а у них — каталоги аукционов «Сотби», «Кристи», слыхал про такие?

— Ну, что-то краем уха, — ответил Трегубец.

— Вот-вот. Берут торговцы и владельцы каталог и смотрят. Ну, к примеру, Саврасов: продавался он в последнее время на аукционах или не продавался. Если продавался, то по какой цене, и так далее.

— Хорошо, а в среднем сколько они там все стоят, картины-то эти?

— Так Семеныч, все ж зависит — сам знаешь от чего!

— Вот я слышал, что самое дорогое — это авангард русский.

— Смотри, что-то петришь в нашем деле! — опять развеселились сотрудники. — Это правда, Семеныч, не обманули тебя. Дорогущее это дело, русский авангард: и сотни тысяч долларов, и миллион может стоить.

— Неужто миллион? А вот, скажем, видел я картинку в альбоме художницы такой — фамилия у нее заковыристая…

— Это кто же? Попова, что ли?

— А что, есть Попова?

— Да, была такая знаменитая художница.

— Не, не Попова. Как же она? На «э»…

— А, это, наверное, Экстер.

— Во-во, Экстер. Дорогая она?

— Ой, дорогая, Василий Семенович, тебе за всю жизнь таких денег не заработать.

— Я серьезно, мужики. Сколько, к примеру, может стоить?

— Смотря что: живопись или графика.

— Ну, а если живопись?

— И сто тысяч может, и сто пятьдесят может, а может и двести стоить. От многих причин зависит.

— Ну, а тридцать может?

— Нет, Семеныч, вот тридцать как раз и не может. А что это ты Экстер заинтересовался? До тебя, что ли, тоже слухи дошли?

Тут настала пора удивиться Трегубцу:

— Какие слухи?

— Да про ограбление.

— Какое ограбление, ребята?

— Да ладно, ты из себя целку-то не строй, в одном же Управлении работаем.

— Нет, ребят, я серьезно ни о каком ограблении не слышал.

— Вон, у Вальки. Валь, покажи ориентировочку.

— Пожалуйста, — сказал тот, кого назвали Валькой, и полез в стол за бумагами. — Вот. Две недели назад на Садово-Самотечной улице ограблен и убит коллекционер Загоруйко. Как удалось установить, из квартиры вышеупомянутого коллекционера похищены — так, смотрим, — полотно Айвазовского, два эскиза Бакста… А, вот, Экстер! «Беспредметная композиция», датированная началом двадцатых годов, проходившая экспертизу в Третьяковской галерее в 1994 году. Вот, полюбуйтесь, — и он протянул Василию Семеновичу цветной ксерокс.

«Опаньки!» — сказал себе Трегубец, стараясь никак не выдать своего удивления. На большом листе цветного ксерокса красовалось изображение той самой работы, фотографию которой он видел в галерее «Дезире».

— И что, не нашли?

— Да нет. Видно, гастролеры были, не найдем никогда. Только ты, Семеныч, начальству нашему не толкуй, мы же все в делах, в заботах…

— Я понимаю, какой разговор. А что, много у этого коллекционера взяли?

— Да порядочно, список на тридцать восемь позиций. Дедуля пожилой был, собирать начал еще в пятидесятые. У него много барахла было. Там тебе и Сомов, и Бенуа, и Бакст… А из авангарда — Экстер, рисунок Филонова у него был, акварелька. На вот, полистай. Фотографии, правда, не на все есть.

Василий Семенович взял в руки папку и лениво перевернул несколько страниц. Его внимательный глаз отметил еще две работы, виденные у хозяйки галереи «Дезире».

— Ну, а сколько, к примеру, такая Экстер потянуть может?

— Тебе по мировому рынку или по нашему, зачуханному?

— Ну, хоть бы и по нашему.

— Если б чистая была, без крови, если б сам этот Загоруйко продавать ее решился, думаю, меньше, чем за восемьдесят, не отдал бы. Он вообще жадный был, как говорят.

— Неужели восемьдесят тысяч долларов!

— А ты как думал!

— И кто ж такое покупает?

— Как кто: банкиры, новые русские, эти вот, «чисто конкретные».

— А им-то зачем?

— Эх, Семеныч, отстал ты от жизни! С одной стороны, мода, с другой — денежки вкладывают. Случись чего — это ж всегда капитал.

— Понятно, понятно. Ну, ладно, ребят, побреду я. Отдохнул у вас душой, про искусство послушал. Удачи вам!

— Заходи, заходи, Семеныч. Мы тебе еще и про иконы расскажем, — напутствовали его сотрудники отдела.

— Как-нибудь — обязательно. Когда начну ими торговать, сразу к вам за консультацией и приду.

— Во-во. И место укажешь, где будешь торговать: мы тебя там и повяжем. Нам отчетность ой как нужна!

Трегубец посмеялся в ответ на немудрящую шутку и вышел, прикрыв за собой дверь. «Ну чудно, чудно, — сказал он сам себе. — Значит, картина до банального проста. Насколько я могу понять, глубокоуважаемая Светлана Алексеевна, конечно, не сама грохнула старика Загоруйко, но в деле этом завязана по уши. А следовательно, у нас появился реальный шанс ознакомиться с жизнью господина Цуладзе. Нет, конечно, девочка может быть и ни при чем, однако такую работу брать с улицы не станешь: мокрая картинка в приличную галерею забредает только от своих. А кто у нас самый свой? Горячий джигит Аслан. Ой как все интересно складывается! А что, может, и действительно своим ребяткам подсоблю, надо же им процент раскрываемости повышать». И, довольный сделанным открытием, он отправился в свой кабинет.

Через полчаса к начальнику заглянул верный Ян.