Цена ошибки - [57]

Гауптман Гюнтер Фюльграббе вел замыкающую четверку МиГ-17Ф второго штаффеля четвертого авиаполка ВВС ННА ГДР, совершенно в отвратительном настроении. Его полк, едва он успел пополниться новой техникой и летчиками из запасного полка, с рассветом уже дважды бросали на штурмовку бесконечных колонн военной техники противника, растянувшихся от Ольденбурга до Гамбурга. Потом они, даже толком не успев пообедать, срочно получили приказ о перелете на аэродром в Штендаль, ближе к левому флангу Приморского фронта. И сразу же, едва механики, большей частью чужие, из третьего авиаполка, заправили и вооружили самолеты, пришел приказ — опять на штурмовку, в район Целле. Поэтому Гюнтер и злился. На начальство, которое, похоже вообще собралось их засунуть в штурмовую авиацию. А ведь он всегда служил в истребителях. И в ту войну он воевал истребителем, и хорошо воевал. Асом он стал давным-давно, еще когда он был ведомым у самого Германа Графа. А теперь он летит на штурмовку, увешанный бомбами и ракетами, как какой-то "цементбомбер".*

*Цементбомбер- прозвище советского штурмовика Ил-2 в люфтваффе в Великую отечественную войну

Вдобавок еще его очень напрягал новичок в его звене, который пришел вместо ведущего второй пары, сбитого "Старфайтером" вчера в самом первом бою. Парень выглядит совсем зеленым, и пилотирует самолет, как курсант в первом вылете с инструктором, плавненько и ровненько. И, все время, отставая при резких разворотах, а что будет в бою? Он сразу, как только этот юнец прибыл в полк, "поднял" старого ведомого второй пары его звена, назначив его ведущим. Все-таки, помимо службы в полку, у того уже был хоть-какой-то боевой опыт, но все равно Гюнтер переживал за свою вторую пару.

Анджей Тучапски опять высунулся из своего люка, встав на свое сиденье в полный рост. Что поделать, пойма ручья скрывает его танк, до поры, но из этой дыры ничего не видно ему самому. А это очень нервировало, Анджей представил себе в красках картину, как оба вражеских "Паттона" выезжают одновременно вдоль ручья с разных сторон и он оказывается у них на блюдечке. Только бы плютоновый не подвел, успел занять позицию у каменного мостика. В ста метрах с другой стороны дороги русло ручья делает плавный изгиб. Поэтому тот "Паттон", который сейчас подъезжает к нему сзади, может увидеть его или с дороги, стоя на мостике, или идя вдоль ложбины по эту сторону дороги. А вот тот, что идет перед ним, с юга… Вот он! Не спеша едет вдоль ручья в каких-то восьмистах метрах, поводя стволом своей пушки по сторонам, словно принюхиваясь. Анджей ссыпался на свое место, даже не закрыв люк. К черту инструкции, сейчас каждая секунда дорога, вдобавок у них, в случае неудачи будет чуть больше шансов успеть спастись. Он сказал наводчику: "У нас будет время только на один выстрел. Сейчас водитель подаст машину вперед на двадцать метров и один американец будет у тебя в прицеле, разверни пушку чуть левее и ниже, вот так. Давай!" — обратился он к мехводу. Тот с бледным, сосредоточенным лицом, не замечая, что прикусил себе губу и по подбородку уже течет тоненькая струйка крови, толкнул оба фрикциона вперед, одновременно нажимая на педаль газа. Дизельный двигатель, до этого тихонько урчавший сытым котом, взревел во все свои пятьсот двадцать лошадиных сил, и танк резко, отбрасывая во все стороны комья осенней грязи, рванулся вперед. Шедший с юга американский "Паттон" был настороже, но его пушка смотрела не совсем в нужную сторону, ложбина ручья все время петляла, и Анджей специально подгадал свой выход в неудобном для американцев месте. Стрелок "Паттона" увидел голову поляка, выглядывавшего, как суслик из норки, но с восьмисот метров не разглядел на нем танкистский шлемофон. Он только успел сообщить об этом своему командиру, как Т-54А выскочил на убойной дистанции от них, как чертик из коробочки. Секунду польский наводчик еще потратил на то, чтобы поймать "Паттон" в телескопический прицел, крутя штурвалы электропривода наведения, а потом нажал на спуск. Анджей прохрипел "огонь" одновременно с грохотом выстрела. Мгновение спустя трассер выстрела уперся точно под башню "Паттона", уже начавшую движение в их сторону. Полыхнул высверк и еще миг спустя "Паттон" вспух от внутреннего взрыва своей боеукладки. Башня его, помедлив, подпрыгнула и встала обратно, смешно перекосившись. Но на это, Анджей, отчаянно, до крови из-под ногтей давя рычаг электропривода поворота башни, уже не смотрел. Время, казалось, замерло для него. Как в замедленном кино он отстраненно наблюдал, как из открывшегося затвора вылетает гильза первого выстрела, подарившего им еще некоторое время жизни, как, заряжающий, судорожно заталкивает в казенник еще один бронебойный унитар. Как мехвод тянет рычаги фрикционов назад, пытаясь увести танк назад, в спасительную ложбину. Отстраненно слышал, как взвыл вентилятор, очищая от газов, заполнившее боевое отделения после выстрела, несмотря на эжектор. В мозгу у него отчаянно стучала молоточком одна-единственная мысль: "только бы плютоновый успел..". Они уже почти скрылись обратно в ложбину, по крайней мере от гольфклуба. Другие американцы, наблюдавшие за боем сначала снисходительно, потом с нарастающим изумлением, а потом и гневно сжимая рукоятки наведения своих орудий, видели уже только самый краешек верхней полусферы башни. И в этот момент, когда у экипажа зародилась робкая надежда, что они и на этот раз вывернутся, сзади раздался грохот, как будто великан ударил гигантской кувалдой по корме танка. Грохот, который показался тем более резким, по сравнению с наступившим затем молчанием их двигателя. Плютоновый не успел.